Пророк Зороастр жил в такой глубокой древности, что сами его последователи забыли, когда и где это было, и в прошлом различные иранские страны претендовали на благочестивую роль его родины. Долгое время считалось, что он жил в Азербайджане, на северо западе древнего Ирана. Современные исследования показали, что такого быть не могло. Исходя из содержания и языка, сложенных Зороастром гимнов, теперь установлено, что в действительности он жил в азиатских степях к востоку от Волги. Поэтому весьма желательно, чтобы его жизнь и вероучение изучали в СССР, и мне было одновременно и лестно и радостно узнать, что моя книга переведена на русский язык. Мне особенно приятно, что этот перевод осуществлен таким способным ученым, как проф. И. Стеблин Каменский. Ученые, сами занимающиеся исследовательской работой, редко отваживаются на столь самоотверженный поступок, чтобы сделать труды другого более доступными широкой публике, и я очень признательна проф. И. Стеблин Каменскому за великодушно потраченные на выполнение этой задачи время, умение и терпение. Я глубоко скорблю, что покойный профессор В.Г. Луконин, который внес такой выдающийся вклад в иранистику и под чьим руководством был начат этот перевод, не дожил до его завершения. Я благодарна д ру Э.А. Грантовскому, взявшему на себя труд довести начатое дело до конца.
      Русский перевод книги – по существу, новое издание, поскольку он включает целый ряд изменений по сравнению с английским оригиналом и снабжен иллюстрациями. Я крайне признательна проф. И. Стеблин Каменскому за внесение в текст изменений, а также за сотрудничество, которое было во всех отношениях согласным и удачным.

      Зороастризм среди живых религий наиболее труден для изучения. Это объясняется его древностью, теми злоключениями, которые ему пришлось испытать, и утратой многих священных текстов. Возникнув около 3500 лет назад в азиатских степях, он стал государственной религией трех могущественных Иранских империй, процветал и властвовал многие столетия. Возвышенные и оригинальные доктрины зороастризма оказывали воздействие на всем Ближнем Востоке – по территории, на которой развивался иудаизм, зародились христианство и ислам. На Востоке власть Ирана простиралась до Северной Индии, и там он внес свой вклад в развитие буддизма махаяны. Поэтому знакомство с учением Зороастра и историей его религии необходимо для любого серьезного исследования мировых религий, и современное увлечение религиями в университетах вызвало необходимость во вводном курсе по этой теме.
Настоящая книга – попытка удовлетворить эту потребность. Зороастризм рассматривается в ней не только как мощный источник влияния на другие религии, но и как религия благородная, сохранявшая на протяжении тысячелетий, несмотря на жестокие преследования, преданных приверженцев. Не останавливаясь, как это обычно делается, на утрате зороастризмом с приходом ислама мирового значения, автор старается проследить историю общины зороастрийцев в течение столетий, полных тяжелых преследований и притеснений, вплоть до наших дней.
      В целях ясности и краткости изложения автор дает ссылки лишь на основные работы, что приводит иногда к использованию результатов исследований других ученых без соответствующего их упоминания. Более подробный разбор тем, затронутых в первых главах книги, содержится в ранее написанных автором томах «Истории зороастризма» (Воусе, 1975; 1982). В последующих томах этой работы автор намеревается детально рассмотреть все затрагиваемые в настоящей книге проблемы с необходимыми ссылками и упоминаниями.
Зороастрийские термины даются курсивом при их первом упоминании. Наиболее часто употребляемые термины приводятся в прилагаемом словаре. Поскольку зороастризм имел не только большое временное, но и территориальное распространение, к данной работе прилагаются две карты, предназначенные в первую очередь для того, чтобы дать ясное представление о районах воздействия зороастризма и территориях, на которых он сохранялся. Не каждый город или археологическое местонахождение, упоминаемые в книге, можно найти на этих картах, но всегда удается достаточно точно определить район их расположения.
      Мне хотелось бы выразить признательность моему другу Дж.Р. Хиннелсу, главному редактору серии «Библиотека религиозных верований и обычаев», и за идею предпринять этот труд, и за практическую помощь, и за мудрые советы. Я благодарна также редакторам издательства «Routledge and Kegan Paul» за их любезность и ценные указания.

      При подготовке книги ко второму изданию глава V (о зороастризме при Ахеменидах) была существенно пересмотрена в связи с проведением дальнейших исследований. Целый ряд мелких изменений и исправлений внесен в основном в первую часть книги. Важные дополнения по историческому фону для глав с VI–IX опубликованы в III томе «Кембриджской истории Ирана», издаваемой Э. Йаршатером (Yarshater, 1982); опубликовано ценное исследование о Сраоше (Kreyenbroek, 1985). Собрание зороастрийских текстов в английском переводе, сделанное автором этой книги, опубликовано в серии «Тексты источники для изучения религий», издаваемой Дж. Р. Хиннелсом (Воусе, l984).

     Зороастризм – самая древняя из мировых религий откровения1 , и, по видимому, он оказал на человечество, прямо или косвенно, больше влияния, чем какая либо другая вера. Зороастризм был государственной религией трех великих Иранских империй, существовавших почти непрерывно с VI в. до н.э. по VII в. н.э. и господствовавших на большей части Ближнего и Среднего Востока. Власть и могущество Ирана обеспечили зороастризму огромный престиж, и некоторые из важнейших его доктрин заимствованы иудаизмом, христианством, исламом, а также гностическими сектами.
      На Востоке зороастризм повлиял на развитие северного варианта буддизма. В настоящее время, под воздействием различных внешних факторов, количество зороастрийцев сократилось, они распались на небольшие общины и проживают преимущественно в Иране и Индии, но верования, впервые провозглашенные пророком зороастризма, все еще признаются людьми во всем мире.
      Зороастризм был уже стар, когда о нем впервые упоминается в исторических источниках. Корни его уходят в далекое прошлое. Иранцы так непреклонно придерживались своих традиций, что и в живом зороастризме есть некоторые элементы, которые восходят, видимо, к индоевропейской эпохе. Перемешанные с позднейшими представлениями, эти элементы делают зороастризм религией, чрезвычайно насыщенной разными компонентами. Изучение ее может способствовать лучшему пониманию духовного прогресса человечества на протяжении тысячелетий.
      Кроме того – это благородная религия, отдельные ее положения уникальны и замечательны. Они давали возможность последователям вести целеустремленную и приносящую удовлетворение жизнь, что, в свою очередь, пробудило в них глубокую преданность к своей вере. Зороастризм заслуживает изучения и из за той роли, которую он сыграл в религиозной истории человечества.
      Зороастризм получил такое название на Западе потому, что его основатель – пророк Заратуштра – стал известен древним грекам под именем Зороастр. Он был иранцем и родился в доисторическое для иранцев время. Установить точные даты его жизни невозможно, но есть некоторые свидетельства, позволяющие предполагать, что Заратуштра жил в то время, когда каменный век уступал место бронзовому, то есть, по видимому, после 11500–1200 гг. до н.э.2

      В еще более давние времена предки иранцев и индийцев индоариев составляли один народ, который называют протоиндоиранцами. Они – ветвь индоевропейской семьи и жили, как полагают, тем, что разводили скот в южнорусских степях и к востоку от Волги. Вероятно, они были полукочевниками и пасли коров, овец и коз с помощью собак на сравнительно небольших участках рядом с поселениями (в то время лошадь еще не была одомашнена). Их общество делилось на две главные группы: жрецы священнослужители и пастухи воины (последние могли быть и охотниками). Условия степной жизни мало способствовали развитию и изменениям жизненного уклада. В течение столетий устойчивого, неизменного образа жизни, начиная, видимо, с IV–III тысячелетий до н.э., протоиндоиранцы сформировали такую стойкую религиозную традицию, что элементы ее сохранились до наших дней у их потомков – брахманов Индии и зороастрийцев Ирана.
      Как полагают, в начале III тысячелетия до н.э. протоиндоиранцы разделились на два отличающихся друг от друга по языку народа – индоарийцев и иранцев. Они все еще оставались пастухами и, по видимому, имели торговые контакты с оседлым населением, жившим к югу от них. Из Месопотамии они заимствовали деревянные повозки, в которые запрягали волов, а затем узнали о боевых колесницах. Для того чтобы ездить на этих колесницах, они ловили арканами и укрощали диких лошадей. Примерно в то же время вошла в употребление бронза. Горы, окаймляющие степи Центральной Азии, особенно Алтай, обладали богатыми залежами меди и олова, что давало возможность производить оружие, и жители степей стали грозными воинами.
     По древнеирански нар значит «воин», «мужчина». Когда же вошла в употребление боевая колесница, то воина стали называть ратаэштар – букв. «стоящий на колеснице». С появлением колесницы, запряженной лошадьми, прежняя спокойная жизнь уступила место новой – более беспокойной и опасной. Начался настоящий «героический век», когда вожди и их соратники отправлялись в походы на поиски добычи и славы, готовые совершать набеги на соседние племена и грабить иноземные селения. В древних стихах зороастрийских писаний говорится, что божественные существа сражались «так же, как отважные воины на колесницах, опоясанные своим оружием, за завоеванное добро» (Яшт 113, 67)3 . Иногда добычей воина становилось угнанное силой стадо. За славу великого героя приходилось платить кровью убитых и страданиями слабых и беззащитных. В то буйное и тревожное время, когда правила сила, а не закон, по видимому, и жил Зороастр. Тогда и искал он откровения: в чем, собственно, заключается смысл беспокойного земного существования человека?
Зороастр был священнослужителем, и, для того чтобы понять суть его откровения, нужно знать все, что возможно, о той старой религии, которая его воспитала. К счастью, многое можно выяснить, сравнив наиболее архаичные элементы в зороастрийских памятниках и ритуалах с древнейшими религиозными произведениями Индии (особенно с Ригведой) и с обрядами брахманизма.
     Зороастрийское священное писание известно в совокупности как Авеста (название это может означать что то вроде «Обоснованного изречения»).
Язык, на котором написаны эти писания, обычно называют авестийским, так как он известен лишь по Авесте. Путем сравнения этих различных материалов можно восстановить основные черты протоиндоиранских религиозных воззрений и проследить их развитие в иранской среде до рождения Зороастра.

      Культ, как правило, более стоек, чем религиозные Представления; и действительно, основные объекты зороастрийского культа и ныне те же, что и у пастухов каменного века, а именно вода и огонь. делала жизнь в степях возможной (предполагают, что до V тысячелетия до н.э. из за недостатка дождей они были бесплодной пустыней). Протоиндоиранцы обожествляли воды рек и водоемов как богинь (Апас ), молились и совершали им возлияния (называемые по авестийски заотра – это слово позднее получило значение «приношение», «жертвоприношение»). У зороастрийцев возлияния воде состоят в основном из трех элементов, а именно из молока и сока и листьев двух растений. Число «три» было священно для протоиндоиранцев, оно и сейчас является организующим началом во многих обрядах зороастризма и брахманизма. Три составные части возлияния символизируют царства растений и животных, вскормленные водой. Возлияние, освященное молитвой, должно возвращать этим царствам ту жизненную силу, которую они отдали, и тем самым сохранять их чистыми и приносящими изобилие. Как и в традиционном зороастризме, возлияния, видимо, совершались старшим в семье ближайшему ручью или водоему, но они же составляли и часть ритуалов, совершаемых священнослужителями.
      Огонь – другой объект культа – тоже был существенным для жителей степей. Он являлся источником тепла в морозные зимы, на нем готовили мясо диких или домашних животных, составлявших основу питания. В древности, когда возжигание огня оставалось тяжелой работой, люди старались хранить огонь в очаге всегда горящим (при переселении горящие угли переносили в горшке). Культ вечного огня, видимо, был распространен среди индоевропейцев, которые видели нечто божественное в горящем пламени. Брахманы знали его под именем Агни (это слово родственно латинскому игнис, русскому огонь ), но зороастрийцы называли огонь Атар. Они совершали приношения из трех элементов также и огню. Приношения состояли из сухих чистых дров, благовоний (сухих листьев или трав) и небольшого количества животного жира. (Этот третий компонент приношения и считался обычно специальным возлиянием – заотра для огня.) Таким образом, огонь, так же как и вода, набирался сил с помощью двух приношений от растительного царства и одного от царства животных. Топливо и благовония приносили, вероятно, три раза в день, во время, предназначенное для молитв (на рассвете, в полдень и на закате). Возлияния жира совершали, видимо, тогда, когда в доме готовили мясо – огонь получал, таким образом, свою долю. От жира огонь горел ярче, растопившийся жир заставлял пламя вспыхивать.
      Приношения огню и воде составляли основу ежедневных богослужений, называемых индоарийцами яджна, а иранцами – ясна (от корня яз – «приносить жертву, поклоняться»). В этих богослужениях возлияния для огня брались от кровавых жертвоприношений, которые, очевидно, совершали регулярно. Индоиранцы испытывали благоговейный страх и трепет, отнимая жизнь у животных. Они никогда не убивали без освятительной молитвы, благодаря которой, по их представлениям, душа животного продолжала жить. Сознание кровного родства между человеком и животным нашло свое отражение в древних частях богослужения – ясна: «Мы молимся нашим душам и душам домашних животных, которые кормят нас… и душам полезных диких животных» (Ясна 39,1–2). У иранцев возникло представление о том, что души животных, убитых с освятительной молитвой, поглощаются божеством, которое они почитали как Гэуш Урван («Душа быка»). Иранцы верили, что кровавые жертвоприношения укрепляют это божество, а оно, в свою очередь, заботится обо всех полезных животных на земле и способствует их изобилию.
     Во время обряда ясна (яджна) под ноги жертвенного животного бросали траву. По этому поводу санскритский текст дает такое объяснение: «Потому что тело жертвы – это трава; поистине так он (жрец) дает жертве ее полное тело» (Айтарейа Брахмана II, 2, 11). Во время богослужения жрец, совершавший обряд, держал в левой руке пучок травы (называемый иранцами барэсман ), видимо, в качестве признания того факта, что «всякая плоть – трава»4 , а человек и животное – одного происхождения. Позднее и в Иране, и в Индии пучок травы был заменен прутьями.
      Ритуальные приношения воде, совершаемые в конце богослужения, готовили из молока, веток одного растения из сока, получаемого после того, как стебли другого растения будут истолчены. Растение, которое толкли, называлось по древнеиндийски сома, а по авестий ски хаома , что буквально значит «то, что выжимают». Неясно, какое растение первоначально употребляли протоиндоиранцы, но вполне возможно, что это могли быть разновидности эфедры (как хом – «эфедра», «хвойник», используемый зороастрийцами в настоящее время5). Древние иранцы приписывали этому растению ценные свойства. Они считали, что его сок возбуждает, бодрит и вливает силы. Войны, отведав его, сразу же преисполняются боевым духом, поэты – вдохновением, а жрецы – особой восприимчивостью к внушениям божества. Главную часть ритуала богослужения составляет толчение растения в каменной ступе и приготовление из него приношения для вод. Так возникло представление о «зеленоглазом» боге Хаоме , божественном священнослужителе, к которому обращались и как к целителю, защитнику скота, и как к божеству, которое дает силу сражающимся воинам, предотвращает засуху и голод. Как божественный священнослужитель, Хаома получал свою долю от каждого жертвоприношения. Ему посвящалии преподносили язык и левую челюстную кость каждого жертвенного животного.
Древние иранцы верили, что боли удовлетворяются ароматом жертвоприношения и довольствуются самим намерением приносящего жертву посвятить ее божеству. Посвященное мясо после богослужения делили между священниками и молящимися. Так же как и в исторические времена, домашних животных убивали лишь ради приношений богам. Охотник тоже обязан был произнести краткую посвятительную молитву в тот миг, когда лишал животное жизни. Священное место, на котором совершались религиозные ритуалы (позднее называвшееся зороастрийцами пави, то есть «чистое место»), устраивалось довольно просто, что было необходимо для полукочевого народа, не имевшего возможности устанавливать постоянные места богослужений. Оно представляло собой ровный участок земли, у иранцев – прямоугольник, который отмечался проведенными с молитвой бороздами – во избежание воздействий всяких злых сил. Чтобы отметить священное место, очерченную территорию опрыскивали чистой водой и еще раз освящали молитвами. Жрец сидел перед огнем, помещавшимся в небольшом сосуде, скрестив ноги, на земле. Все сосуды, использовавшиеся при богослужении, сначала очищали, а затем освящали. Но они не считались священными по своей природе. После совершения обряда любой человек мог свободно их трогать – сосуды необходимо было быстро собрать, уложить и перевезти в другое место. Все эти черты остаются характерными и для современного зороастрийского ритуала, а параллели им есть в обиходе брахманизма.
Индоиранцы придавали большое значение обрядам очищения и защиты от злых сил – вот почему необходимо было с предельной тщательностью мыть сосуды перед молитвами. В качестве дезинфицирующего средства после соприкосновения с тем, что считалось осквернением (например, после прикосновения к мертвому телу), использовали то, что было легкодоступно, а именно коровью мочу, содержащую аммиак. По всей видимости, детально разработанные обряды очищения, применявшиеся позднее и зороастрийцами и брахманами, восходят по своему происхождению к более примитивным ритуалам, практиковавшимся их предками в каменном веке.

      Богов, которым поклонялись индоиранцы, было много, а обряд богослужения всегда посвящался определенному божеству. Наряду с божествами культа (Огонь, Воды, Хаома и Гэуш Урван) существовали и «природные» боги, символизировавшие те или иные явления природы. Это были боги неба и земли, которых иранцы называли соответственно Асман и Зам , боги солнца и луны – Хвар и Мах и два божества ветра – Вата и Вайу . Вата был богом дующего ветра и почитался как божество, приносящее дождевые тучи. Вайу – более чудесное существо, называемое в Ригведе «душой богов». По иранским представлениям, он – дыхание самой жизни: милосердное, пока ее поддерживает, и грозное, когда ее отнимает.
С Ватой, приносящим дождь, ассоциировалась *Харахвати Арэдви Сура , санскритская Сарасвати («Обладательница вод»). Она была олицетворением мифической реки, берущей начало с огромной горы, находящейся в центре мира и текущей в большое море, которое по авестийски называется Воурукаша (букв. «С широкими заливами»). Из этого моря вытекают другие реки, которые несут воды во все земли. Каждый год облака наполняются дождями от воды моря Воурукаша, а обеспечивать это – задача Тиштрйи , божества звезды Сириус. Каждый год, рассказывается в мифе, Тиштрйа приближается к берегу моря Воурукаша в виде великолепного белого жеребца. Там его встречает Апаоша , демон засухи, в виде другого жеребца – черного, паршивого и уродливого, и они вступают в единоборство. Если в течение года люди недостаточно поклонялись и приносили жертвы Тиштрйи, Апаоша оказывался сильнее и отгонял его назад. Если Тиштрйа почитался как следует, он оказывался более сильным и побеждал демона. Тогда Тиштрйа бросался в море.
      В этом мифе волны моря представляются в виде кобыл, которые после встречи с жеребцом Тиштрйей в изобилии производят воду. Вата подбрасывает эту воду к облакам и проливает ее над «семью каршварами». С водой смешаны семена растений, которые пускают ростки, когда идет дождь. Эти семена произошли, как думали, от «Древа всех семян», которое растет в море Воурукаша. Оно называется также «Древом всеисцеляющим». Вера в него была, видимо, связана с культом деревьев, то есть с почитанием больших деревьев, росших по берегам ручьев и источников, плоды или кора которых считались целебными.
      Что касается выражения «семь каршваров», то иранцы верили, что мир делится на семь областей. Иранцы представляли себе их в виде кругов, самый большой из которых – Хванирата – населен людьми. Они считали, что он расположен в центре этих кругов, а остальные шесть окружают его и отделены друг от друга водами и густыми лесами (что кажется вполне правдоподобным представлением о мире для жителей южнорусских степей). Вершина высокой горы Хары, с которой стекает *Харахвати, поднимается в середине Хванираты, а солнце вращается вокруг нее так, что одна половина мира всегда погружена в темноту, а другая освещена.
      Иранцы считали, что существует закон природы, согласно которому солнце движется равномерно, происходит смена времен года и тем самым обеспечивается порядок всего существующего в мире. Этот закон был известен индоарийцам как рта (в авестийском языке ему соответствует слово аша ). Молитвы и жертвоприношения, совершаемые людьми, ощущались как принадлежность этого естественного порядка вещей, но и сами они способствовали поддержанию аша – усиливали действия самих милосердных богов и укрепляли мир, населенный людьми.
      Понятие «аша» имело и этический смысл. Считалось, что аша руководит поведением человека. Истина, справедливость, верность и смелость – качества, присущие человеку. Добродетель – естественный порядок вещей, а порок и зло – его нарушение. Таким образом, слово «аша» перевести трудно, различные понятия соответствуют ему в разных контекстах: «порядок» – там, где речь идет о вещественном мире, или же «истина», «справедливость», «праведность» – там, где говорится о нравственности.
      Ложь и искажение истины, которые противопоставлялись аша, назывались по авестийски друг (в санскрите друх ). Согласно нравственным представлениям, все люди делились на ашаван – «праведных», которые придерживаются аша, и другвант – «приверженцев зла». В те времена люди явно придавали большое значение общественным отношениям, которые являлись так же жизненно важными для степняков в каменном веке, как и для городских обществ, ведь племена должны были заключать соглашения друг с другом относительно границ своих пастбищ, а люди между собой – о пастьбе скота. Кроме того, они вступали в такие общечеловеческие отношения, как помолвки и свадьбы, обмен товарами и приемы гостей.
Одно обстоятельство, которому законодатели и жрецы, по видимому, придавали огромное значение, – это святость данного человеком слова. Слово должно было вызывать почтение как жизненно важное выражение аша. Признавались, очевидно, два рода обязательств. Во первых, торжественная клятва, называвшаяся *варуна (возможно, от индоевропейского корня вер – «связывать»), по которой человек обязывался делать или же не делать что либо, совершать или не совершать какой то поступок. Во вторых, это было соглашение или договор, называвшийся митра (возможно, от индоевропейского мей – «меняться»), по которому две стороны совместно договаривались о чем то. В обоих случаях считалось, что сила таится в произнесенной клятве. Эта сила считалась божеством, которое будет содействовать и поддерживать человека, верного своему слову, но оно же поразит жестоко лжеца, нарушившего слово.
      В ордалиях – испытаниях людей, давших клятву, – эта месть проявлялась. Случалось, человека обвиняли в том, что он не держал данного слова, но он отрицал это. Тогда несчастного подвергали испытанию водой (если речь шла о клятве) илиогнем (если дело касалось договора), чтобы он мог доказать свою правоту. Один из примеров испытания водой описывается в санскритском тексте Яджнавалкйя (Яджнавалкйя 2,108 и сл.). Обвиняемый должен был погрузиться под воду, держась за ноги стоящего рядом человека. Погружаясь, он произносил следующие слова: «Воистину защити меня, Варуна!» В этот момент стреляли из лука, и быстрый бегун бросался вслед за стрелой. Если бегун возвращался со стрелой до того, как обвиняемый под водой погиб, это означало, что Варуна, бог клятвы, щадил и оправдывал его. Если же несчастный умирал, значит, он был виновен, и на этом дело заканчивалось. Одно из испытаний огнем заключалось в том, что обвиняемый должен был пробежать по узкому проходу между двумя пылающими поленницами. Если он оставался живым, значит, Митра, бог договора, провозглашал его невиновным. В огненных ордалиях использовали и расплавленную медь, которую выливали на обнаженную грудь обвиняемого.
      В результате судебных процедур Митра и Варуна стали более тесно ассоциироваться с теми стихиями, посредством которых они убивали или щадили. Варуна получил прозвище «Сын вод» (Апам Напат ), под которым он только и известен в Авесте6. Считалось, что он живет в водах моря Воурукаша. Митра же соответственно стал богом огня, и люди верили, что он сопровождает солнце, величайшее из всех огней, в его ежедневном движении по небу и следит за теми, кто хранит верность договору, а кто его нарушает. И Митру и Варуну глубоко почитали и превратили в великих богов, с которыми были связаны многие верования. Представления о них настолько расширились, что они могли соответственно рассматриваться как олицетворения верности и истины. Оба они получили звание асура , или по авестийски ахура («бог», «господин»).
      Эти ордалии, когда обращались к двум могучим божествам, были чрезвычайно опасными, и в исторические времена решение о проведении такого испытания принимали верховные жрецы или вожди общины. Образ мудрого священнослужителя, знающего законы, видимо, лежит в основе представлений о третьем из величайших богов, по авестийски Ахура Мазда («Господь мудрости») . Ахура Мазда – верховное божество, стоящее гораздо выше Митры и Апам Напата, чьими действиями он управляет и руководит. Ахура Мазда в представлении верующих ни с какими природными явлениями не связывается, но является воплощением мудрости, которая должна управлять всеми действиями и богов, и людей. В Ригведе он именуется Асура («Господь»), н в одном из гимнов к двум меньшим божествам обращаются так: «Вы оба заставляете идти дождь с неба по божественной власти Асуры… вы оба защищаете свои законы по божественной власти Асуры. По истине рта вы правите миром» (Ригведа 5, 63, 7). Три эти божества – высоконравственные создания, поддерживающие порядок аша –рта в мире и сами ему подчиняющиеся. Такие возвышенные представления были выработаны протоиндоиранцами давно, еще в каменном веке, поскольку они глубоко пронизывают религиозные верования народов, ведущих от них свое происхождение. Протоиндоиранцы почитали также нескольких «абстрактных» божеств, у них вообще была склонность олицетворять то, что теперь мы назвали бы абстракциями, и считать их могучими, вездесущими божествами. Вместо того чтобы определять божественную персону изречением типа «Бог – это любовь»7, индоиранцы начинали свою веру с того, что «Любовь – это бог», и постепенно, создавали на основе этого представлений божество. Как далеко заходил процесс обрастания «абстрактного» божества отличительными особенностями и мифами, зависело от того, насколько это божество было связано с жизнью людей и религиозными обрядами и насколько популярным оно от этого становилось.
      Так, например Митра, сначала будучи олицетворением верности договору, стал почитаться как бог войны, сражающийся на стороне праведного (ашавана ) и безжалостно уничтожающий нарушителей соглашения. Ему же поклонялись и как великому судье, беспристрастно оценивающему поступки людей, и как солнечному божеству, такому же великолепному, как и солнце, которое он сопровождает высоко в небе. После того как иранские вожди и воины стали использовать боевые колесницы, они вообразили своих богов на колесницах. Тогда о Митре стали говорить, что его везут по небу белые кони, подкованные серебром и золотом, не отбрасывающие тени. В колеснице – оружие и каменного и бронзового веков: он вооружен булавой, «отлитой изжелтого металла» (Яшт 10, 96)8, у него есть копье, лук и стрелы, клинок и праща (Яшт 10, 102; 129–131).
      Вокруг Митры группировались меньшие «абстрактные» божества: Аирйаман (по санскритски Арйаман олицетворявший дружбу, которая, скрепленная обрядом, была видом договора; Арштат – «Справедливость»; Хамварэти – «Доблесть»; Сраоша – «Послушание», являвшийся одновременно и блюстителем молитвы. Хварэна – другое божество, связанное и с Митрой, и с Апам Напатом. Оно олицетворяет божественную благодать или славу – качество, присущее царям, героям и пророкам, но утрачиваемое ими, как только они преступают истину. Хварэна, в свою очередь, иногда соединяется с Аши богиней судьбы, которая дарует свои награды лишь праведным.
Точно так же поступает и Вэрэтрагна – бог Победы, обладатель постоянного эпитета «Созданный Ахурами», «Ахуроданный». Большинство индоиранских божеств представлялись в антропоморфном облике, но отличительной особенностью Вэрэтрагны было его воплощение в дикого кабана, вепря, прославившегося у иранцев за свою неистовую отвагу. В виде вепря Вэрэтрагна предстает в авестийском гимне к Митре (Яшт 10). С острыми клыками, мощный и готовый сокрушать неверных нарушителей договора, он бросается впереди Ахуры.
       Ведические индоарийцы не почитали Вэрэтрагну. У их предков древний бог Победы был замещен Индрой, божеством, которое имело своим прототипом индоиранского воина героической эпохи – доброго к своим приверженцам, храброго в бою, отчаянного, упивающегося сомой. Индра аморален и требует от своих почитателей лишь обильных приношений, за которые он щедро вознаградит их материальными благами. Разница между Индрой и нравственными ахурами поразительно ярко выражена в ведическом гимне, в котором он и Варуна по очереди высказывают свои различные претензии на величие (Ригведа 4, 42).
     Варуна провозглашает: «Воистину власть принадлежит мне, вечному властелину, как все Бессмертные [признают]… Я поднимаю вверх стекающие воды, по истине рта я поддерживаю небо. По истине рта я – владыка, который правит по истине рта». Индра отвечает ему, провозглашая: «Мужи, ездящие быстро, обладающие хорошими конями, призывают меня, будучи окруженными в бою. Я возбуждаю вражду. Я, щедрый Индра. Я вздымаю пыль, моя мощь несокрушима. Я делал все. Никакая божественная сила не может сдержать меня, неудержимого. Когда глотки сомы, когда песни опьянят меня, тогда устрашаются оба беспредельных пространства». Таким образом, два этих божества воспринимаются как два совершенно различных создания, которые имеют своих прототипов на земле в виде нравственного правителя, обеспокоенного поддержанием законности, от которой он и получает власть, и храброго воителя вождя, мало чем интересующегося, кроме своей личной удали и славы.
В приведенных выше строках Варуна говорит о «бессмертных». Бессмертный (ведическое      Амрта , авестийское Амэша ) – одно из званий, которым индоиранцы наделяли своих богов. Другое – «Сияющий», ведическое Дэви , авестийское Даэва. Оба эта слова по своему происхождению индоевропейские. Но иранцы употребляли по отношению к богам еще и слово Бага – «Распределяющий (блага)». По каким то причинам сам Зороастр ограничил употребление древнего названия «даэва», применяя его лишь по отношению к Индре и другим воинственным божествам, которые он рассматривал как разрушительные силы, противоборствующие нравственным ахурам .
       Хотя каждый акт богослужения, совершавшийся иранскими жрецами, посвящался одному из богов, сами обряды с регулярными приношениями огню и воде были, как кажется, всегда одними и теми же. Некоторые жрецы, очевидно, размышляли о деталях обрядов и природе материального мира, который эти обряды должны были поддерживать. Эти жрецы и создали яркую картину происхождения мира. Ее можно следующим образом реконструировать по зороастрийским писаниям. Боги создали мир в семь приемов. Сначала они сотворили небеса из камня, твердые, как огромная круглая скорлупа. В нижнюю часть этой скорлупы они поместили воду. Затем они создали землю, покоящуюся словно большое плоское блюдо на воде. Затем в центре земли они поставили три одушевленных творения в виде одного растения, одного животного («Единожды созданного быка») и одного человека (по имени Гайо марэтан – букв. «Смертная жизнь»). Наконец, они разожгли огонь, как видимый, так и невидимый, в качестве жизненной силы, наполняющей одушевленные творения. Солнце, как часть огня, неподвижно сияло наверху, словно постоянно стоял полдень, так как мир оставался неподвижным и неизменным, как при создании. Тогда боги совершили тройное жертвоприношение: они истолкли растение, убили быка и человека. После этого благотворного жертвоприношения появилось много растений, быков и людей. Так был приведен в движение мировой цикл с его жизнью и смертью, за которой следует новая жизнь. Солнце стало двигаться по небу и регулировать смену времен года в соответствии с истиной аша.
      Эти природные процессы, если судить по индийским источникам, рассматривались как бесконечные. Начатые ботами, они должны были продолжаться вечно, пока люди исполняют свои обязанности. Поэтому священнослужители представляли себе, что каждый день они вновь вместе с растениями и животными совершают первоначальное жертвоприношение для того, чтобы обеспечить миру продолжение его существования. Благодаря этим ежедневным ритуалам священнослужители сознательно освящали, благословляли и укрепляли каждое из семи творений, и все они были представлены в обряде: земля – в священном участке, на котором совершалось богослужение, вода и огонь – в сосудах, стоящих перед священнослужителем, небесная твердь – в кремневом ноже и каменном пестике ступки, растения – в пучке прутьев барэсман и в хаоме , животные – в жертвенном животном (или же в животных продуктах – молоке и масле). Наконец, сам человек присутствовал в совершающем обряд жреце, который становился, таким образом, соучастником действий богов, выполняя свой долг по поддержанию мира в состоянии устойчивости и чистоты.

      Пока продолжалась такая связь между людьми и богами, не предвиделось конца ни для мира, ни для поколений людей, которые должны были непрерывно сменяться одно другим. Существовала вера в жизнь человека после смерти, и, согласно наиболее ранним представлениям, расставшаяся с телом душа – урван – на три дня задерживалась на земле перед тем, как сойти вниз, в подземное царство мертвых, в котором правил Йима (по санскритски Яма ). Йима был первым царем на земле и первым из умерших людей. (Гайо марэтан скорее прототип всего человечества, чем реальный человек.)
В царстве Йимы души жили словно тени и зависели от своих потомков, которые продолжали пребывать на земле. Потомки должны были удовлетворять их голод и одевать. Приношения для этих целей совершали в определенное время, так, чтобы эти дары могли преодолеть материальные преграды. Чаще всего приношения умершим совершались в течение первого года после смерти. Считалось, что души усопших еще одиноки и не полностью приняты в общество мертвых. Обязанность совершать приношения ложилась на наследника покойного, обычно на старшего сына, который должен был совершать их в течение тридцати лет – три декады, то есть примерно на протяжении жизни одного поколения.
       Обряды первых трех дней после смерти считались жизненно важными и для того, чтобы защитить душу от злых сил пока она покидает тело, и для того, чтобы помочь ей достичь потустороннего мира. Существовало, как кажется, весьма древнее представление о каком то опасном месте, возможно броде или переправе через мрачную реку, которую душа должна пересечь на своем пути. По авестийски оно называлось Чинвато пэрэту ,что, по видимому, значит «Переход разлучитель». Чтобы оказать возможно большую и помощь умершему, семья должна была скорбеть и поститься в течение трех дней, а священнослужитель читать много молитв. Затем следовало кровавое жертвоприношение и ритуальное приношение огню. Мясо жертвы и одежду покоимого освящали в третью ночь для того, чтобы душа могла отправиться в свое одинокое странствие на заре следующего дня сытой и одетой. Судя по позднейшим зороастрийским обычаям, в течение тридцати дней в честь умершего ежедневно готовили особую пищу. На тридцатый день совершалось второе кровавое жертвоприношение. После этого приношение делали раз в месяц до конца первого года со дня смерти. Через год после смерти производили третье и последнее кровавое жертвоприношение.
      Считалось, что после этого душа нуждается в материальной заботе меньше, и ей предназначались только ежегодные приношения в течение тридцати лет в годовщину смерти. Тогда душа уже полностью соединялась с обществом мертвых и подкреплялась, разделяя общие приношения, которые каждая семья совершала во время «Празднества всех душ», называвшегося по авестийски Хамаспатмаэдайа . Этот праздник отмечался в последнюю ночь старого года, когда души возвращались в свои прежние жилища, как верили, на закате солнца, а на рассвете первого дня Нового года с восходом солнца отлетали назад.
     Похоронный обряд, связанный с верой в потустороннее жилище мертвых, заключался в захоронении. Зороастрийское слово дахма (восходящее через *дафма к индоевропейскому корню дхмбх – «хоронить») первоначально, видимо, – «могила». Протоиндоиранцы принадлежали к одной из групп так называемых «ямных» культур степных жителей. Они хоронили членов знатных семейств на дне глубоких колодцев, покрытых земляными курганами9. Простолюдинов, вероятно, опускали в обычные земляные могилы, от которых никаких следов не осталось.
      По видимому, незадолго до того, как индоарийцы и иранцы отделились друг от друга, у них возникли новые представления о загробной жизни. Они заключались в том, что по крайней мере некоторые из них, а именно вожди, воины и жрецы, которые служат богам, могут избежать устрашающей участи вечного безрадостного существования на том свете, а души некоторых людей после смерти могут взлететь и присоединиться к богам в светлом раю, где они познают всевозможные удовольствия. С возникновением этих представлений «Переход разлучитель» стал мыслиться в виде моста, один конец которого покоится на вершине горы Хары, а другой ведет ввысь, на небо. Лишь достойные, может быть, благодаря тому, что совершили много жертвоприношений богам, могут пройти по этому мосту. Души других, пытаясь перебраться по мосту, упадут вниз, в подземное царство мертвых. Среди тех, души которых считались обреченными на такой конец, были, видимо, все низкие по своему положению люди – пастухи, женщины и дети. Души, которые достигали рая, естественно, больше не нуждались в приношениях, совершаемых потомками, но то традиции, а также, несомненно, из за неясности относительно загробной судьбы каждого человека приношения благоговейно совершались по всем умершим.
      Вместе с надеждой, что существует вероятность достичь рая, развивалась вера в восстановление тела. Очевидно, невозможно было помышлять о том, чтобы только душа могла испытывать небесные радости. Судя по свидетельствам индийской традиции, считалось, что в течение первого года после смерти кости тленного тела восстанут и, одевшись бессмертной плотью, соединятся с душой на небе. Возможно, именно из за этого представления индоарийцы постепенно сменили свой похоронный обряд кремацией, в которой тленная плоть быстро уничтожалась. После кремации кости тщательно собирали и захоранивали в ожидании воскрешения. Однако иранцы, как кажется, слишком почитали огонь, чтобы использовать его для уничтожения оскверняющего вещества. Поэтому, может, уже в языческие времена среди них вместо сжигания был принят обычай выставления тел, известный позднее у зороастрийцев. Обычай заключался в том, что труп оставляли в каком либо пустынном месте, где стервятники и питающиеся падалью звери быстро сжирали его. Солнечные лучи становились путем, по которому душа поднималась на небо, а разлагающаяся плоть быстро исчезала. После этого кости собирали и хоронили так же, как и в обрядах индоарийцев.
      Изучение языческих иранских верований о загробной жизни осложняется наличием еще одного обозначения, кроме урван, для души усопшего, а именно *фраварти (авестийское фраваши ). Этимология этого слова (так же как и слова урван ) сомнительна. Возможно, оно происходит от того же корня вар ; что и хам варэти – «доблесть», и обозначало .первоначально душу усопшего героя, то есть того, кто больше всего может помочь своим потомкам и защитить их. Если это так, то тогда у древних иранцев должен был существовать такой же культ героев, как и у древних греков. Фраваши представлялись чем то вроде валькирий – женскими существами, крылатыми, населяющими воздух. Если они были довольны жертвоприношениями, они быстро слетались на помощь людям. Они старались обеспечить каждый год дождями свои семьи, следили за тем, чтобы в их семействах рождались дети, а во время войны невидимо сражались рядом со своими потомками. С древнейших времен, вероятно, существовало сходство между особым культом фраваши и поклонением душе, и оно способствовало тому, что верования о них несколько смешались и стали неясными. Развитие представлений о загробной жизни в раю увеличило смешение еще больше. Казалось бы, именно могущественные фраваши мыслились живущими высоко на небе вместе с богами, но в действительности в этой связи чаще всего упоминается душа урван.
      Возможно, вековая вера во фраваши как в вездесущих помощников и защитников и препятствовала тому, чтобы их мыслили живущими вдалеке. Может, трудно было также связывать этих крылатых духов с идеей воскрешения тела. Как бы то ни было, но уже в языческие времена представления о могучих фраваши и беспомощной душе урван в большой мере слились. В авестийском гимне к фраваши (Яшт 13), содержащем древние части, они изображаются возвращающимися к своим домам в праздник Хамаспатмаэдайа в поисках приношений мяса и одеяний. Но в других стихах этого же гимна к фраваши взывают как к божественным по своей мощи духам. В зороастрийских текстах богослужения отождествление фраваши и души урван иногда бывает полным, как это выражено в следующих словах: «Мы поклоняемся душам (урван) умерших, которые являются фраваши праведных». Все таки различие между этими двумя душами сохраняется до наших дней и без сформулированного обоснования, и заключается оно в том, что с молитвой обращаются к фраваши, но для души урван.

      Языческая религия иранцев, кажется, заключалась не только в обрядах и обычаях. Вера в богов содержала некоторые замечательные черты, которые были связаны с представлениями об истине аша и божествах ахурах. Эти черты восходили к традиционным верованиям, согласно которым надежды на счастливую загробную жизнь могли иметь лишь воины мужчины. Кроме того, в старой вере к благородным элементам примешивались и некоторые безнравственные представления. Например, те, кто почитал Индру и других связанных с ним воинственных божеств, лелеяли надежды купить процветание в этой жизни и спасение в следующей благодаря обильным жертвоприношениям. И эти нравственные и безнравственные черты восходят, очевидно, к протоиндоиранскому периоду, то есть ко времени пастушеского каменного века, но последние наверняка усилились с наступлением бронзового века, когда возможности для обогащения и приобретения власти возросли.

      Пророк Заратуштра, сын Поурушаспы, из рода Спитама, известен прежде всего по Гатам – семнадцати великим гимнам, которые он сочинил. Эти гимны были добросовестно сохранены его последователями. Гаты являются не собранием поучений, но вдохновенными, страстными изречениями, многие из которых обращены к богу. Они имеют древнюю поэтическую форму, которая прослеживается (благодаря скандинавским параллелям) до индоевропейской эпохи. Гаты можно связывать с традицией мантиков гадателей. Ее культивировали жрецы провидцы, которые пытались выразить в возвышенных словах свое восприятие божества. Она отличается утонченностью намеков, богатством и сложностью стиля. Такая поэзия может быть полностью понята только обученным человеком, а поскольку Зороастр верил, что бог поручил ему донести откровение до всего человечества, то он должен был проповедовать простыми словами для обычных людей. Изречения его передавались последователями из поколения в поколение и были, в конце концов, записаны лишь при Сасанидах, правителях третьей Иранской империи. Тогда говорили уже на среднеперсидском языке, так называемом пехлеви. Сочинения на пехлеви содержат бесценные пояснения для понимания удивительных по неясности Гат.
      Много ценных материалов сохранилось также и в Младшей Авесте. Язык, на котором говорил Зороастр, известен только по Гатам и нескольким другим древним текстам. Такая лингвистическая изолированность увеличивает трудности толкования гимнов, поскольку они полны слов, не встречающихся больше нигде. Из остальных частей Авесты до нас дошли литургические тексты, отражающие разные этапы развития одного и того же языка (хотя и не совсем одного и того же диалекта). Для последователей Зороастра во всех этих писаниях заключались различные части откровения, полученного пророком, и все они соответствующим образом почитались. Хотя западные ученые и определяют все тексты, составленные после Гат, совокупно как Младшую Авесту, среди них есть весьма древние фрагменты. В особенности это замечание справедливо по отношению к некоторым яштам – гимнам, посвященным отдельным божествам.

      Даты жизни Зороастра нельзя точно установить, так как он жил в то время, которое для его народа было доисторическим. Язык Гат архаичен и близок языку Ригведы, создание которой относится к периоду от 1700 г. до н.э. И в Гатах, мы Ригведе мы находим представления о мире, относящиеся к древности, к обществу каменного века. Может, следует сделать поправку на консерватизм языкового стиля, а возможно, «народ Авесты» (как называют, за неимением лучшего, племя, из которого происходил сам Зороастр) был бедным и изолированным от остального мира и не столь интенсивно подвергался влиянию перемен бронзового века. Можно, таким образом, осмелиться лишь предположить, что Зороастр жил между 1500 и 1200 гг. до н.э.
Зороастр упоминает о себе в Гатах как о заотаре , то есть полностью правомочном священнослужителе. Он – единственный основатель религии, который был одновременно и священнослужителем, и пророком. В Младшей Авесте он именуется общим словом для священнослужителя – атаурван . Он сам называет себя также мантран –«сочинителем мантр». Мантра – вдохновенное экстатическое изречение, заклинание (санскритское мантра ). Обучение священству начиналось у индоиранцев рано, видимо в возрасте около семи лет, и было устным, потому что они не знали письма. В основном оно состояло в изучении обрядов и положений веры, а также в овладении искусством импровизации стихов для призываний богов и их восхваления и в выучивании наизусть великих мантр, сложенных мудрецами ранее. Иранцы считали, что зрелость достигается в пятнадцать лет, и, вероятно, в этом возрасте Зороастр стал священнослужителем.
      Исходя из Гат, можно предположить, что впоследствии он стремился усвоить все знания, которые получал от разных учителей. В дальнейшем он изображает себя как ваэдэмна (букв. «тот, кто знает») – «посвященный, обладающий вдохновленной божеством мудростью». Согласно зороастрийским преданиям (сохранившимся в пехлевийских сочинениях), многие годы провел он, скитаясь, в поисках истины. Его гимны позволяют предположить, что он был свидетелем насилий, военных действий поклонников даэва, которые нападали на мирные общины с целью грабежа, убийств и угона скота. Сознавая себя бессильным, Зороастр преисполнился страстного стремления к справедливости, к тому, чтобы нравственный закон божеств ахур был установлен одинаково и для сильных, и для слабых, так, чтобы восторжествовали покой и порядок н все могли бы вести добрую и мирную жизнь.
      Согласно зороастрийским преданиям, Зороастр достиг тридцати лет, возраста зрелой мудрости, когда он, наконец, получил откровение. Это великое событие упоминается в одной из Гат (Ясна 43) и кратко описывается в пехлевийском сочинении Задспрам (Задспрам 20–21). Там рассказывается, как однажды Зороастр, участвуя в сборище по случаю весеннего празднества, отправился на рассвете к реке за водой для приготовления хаомы. Он вошел в реку и постарался взять воду из середины потока. Когда он возвратился на берег (в этот момент он сам пребывал в состоянии ритуальной чистоты), перед ним в свежем воздухе весеннего утра возникло видение. На берегу он узрел сияющее существо, которое открылось ему как Воху Мана , то есть «Благой помысел». Оно привело Зороастра к Ахура Мазде и пяти другим, излучающим свет персонам, в присутствии которых пророк «не увидел собственной тени на земле из за их яркого свечения». Тогда же от этих семи божеств Зороастр и получил свое откровение.

     Так впервые Зороастр увидел Ахура Мазду воочию. Потом еще не раз он чувствовал его присутствие или же слышал слова Ахура Мазды, призывающие пророка на служение, слова, которым Зороастр с готовностью повиновался. «Для этого (объявляет Зороастр) я стал принадлежать тебе с самого начала» (Ясна 44, 11). «Пока у меня есть силы и возможности, я буду учить людей стремиться к истине аша» (Ясна 28, 4).
     Зороастр поклонялся Ахура Мазде как владыке аша (порядка, праведности и справедливости). Это было в соответствии с традицией, поскольку Мазда с древности почитался как величайший из трех ахур, хранителей аша. Однако Зороастр пошел дальше и, резко порывая с принятыми верованиями, провозгласил Ахура Мазду единственным несотворенным богом, существующим вечно, творцом всего благого, включая и всех других добрых и благих божеств.
      Проследить за ходом мысли Зороастра, приведшим его к этим возвышенным верованиям, невозможно. Видимо, он мог прийти к ним, размышляя о ежедневных богослужениях, которые совершал как священнослужитель задумываясь над связанными с ними представлениями о происхождении мира. Как уже говорилось, ученые жрецы разработали теорию о сотворении мира в семь этапов, со всеми семью творениями, участвующими в богослужении. Они утверждали о первоначальном единстве всего материального мира и всей жизни, возникшей от одного первоначального растения, животного и человека. Может, исходя из этих представлений, у Зороастра и возникла мысль приписать такое же происхождение от одного единственного и божественному миру и считать, что вначале существовало лишь одно божество – Ахура Мазда, всезнающий и премудрый, праведный и добрый, от которого произошли все остальные благие божества.
     Скорее всего, именно суровая действительность убедила пророка в том, что мудрость, праведность и доброта по своей природе отличны от порочности и жестокости; и вот в одном из видений ему предстал сосуществующий с Ахура Маздой его противник – Ангра Маинйу («Злой Дух»), который тоже изначален, но несведущ и полностью зловреден. Эти две основные противоположности бытия узрел Зороастр в их изначальном столкновении: «Воистину есть два первичных духа, близнецы, славящиеся своей противоположностью. В мысли, в слове и в действии – они оба, добрый и злой… Когда эти два духа схватились впервые, то они создали бытие и небытие, и то, что ждет в конце концов тех, кто следует пути лжи (друг), – это самое худшее, а тех, кто следует пути добра (аша), ждет самое лучшее10. И вот из этих двух духов один, следующий лжи, выбрал зло, а другой – дух святейший, облаченный в крепчайший камень (то есть небесная твердь11), выбрал праведность, и пусть (это знают все), кто будет постоянно ублаготворять Ахура Мазду праведными делами» (Ясна 30, 3–5).
      Главным элементом в этом откровении является то, что две первичные сущности, обе добровольно (хотя и в соответствии, очевидно, с их собственной природой), выбрали: одна – добро, а другая – зло. Этот акт и служит прообразом аналогичного выбора, который должен сделать каждый человек в своей жизни. Именно этот выбор привел присущий двум духам антагонизм к активному противоборству, которое выразилось, по решению принятому Ахура Маздой, в борьбе «творения» и «антитворения», или, как сказал пророк, к созданию «бытия» и «небытия» (то есть смерти), ибо Ахура Мазда в своем всеведении уже знал, что раз уж он стал творцом, и создал мир, то Злой Дух должен напасть на него, ибо мир этот – благ, и он станет ареной борьбы двух сил. В конце концов, Ахура Мазда выиграет великую битву и сможет уничтожить зло и достичь того, чтобы мир стал целиком благим навсегда.

      Именно идея о «семи божествах» и стала главным новшеством учения Зороастра, хотя их основой были старые представления о происхождении мира. Сначала, как полагал Зороастр, Ахура Мазда сотворил при помощи Святого Духа (Спэнта Маинйу ) шесть более низких божеств, тех самых «излучающих свет существ», которых Зороастр узрел в своем первом видении. С Ахура Маздой они составили семь божеств и вместе с ним создали те семь творений, которые образовали мир. Сотворение шести божеств по разному описывается в зоро астрийских сочинениях, но во всех случаях подразумевается обязательное их единство. То говорится, что Ахура Мазда – их отец, то сказано, что он «смешан» с ними, а в одном тексте на пехлеви их создание Ахура Маздой сравнивается с зажиганием одного светильника от другого.
Эти шесть великих божеств, в свою очередь, как учил Зороастр, вызвали к жизни другие благие божества, которые были добрыми богами, почитавшимися еще в древнеиранском пантеоне. (Сам Зороастр в Гатах взывает к некоторым из них, в частности к «иным ахурам», то есть к Митре, Апам Напату, Сраоше, Аши и Гэуш Урвану.)
      Все эти божества, согласно учению Зороастра, прямо или косвенно являются эманациями самого Ахура Мазды и, будучи под его началом, в соответствии со своим назначением стремятся способствовать творению добра и уничтожению зла. В зороастризме они именуются язата («язата» – букв. «достойный поклонения») или Амэша Спэнта – букв. «Бессмертный Святой». Последнее обозначение не встречается в Гатах – оно, скорее всего, было придумано самим Зороастром для того чтобы отличить открывшихся ему благих божеств от большинства языческих богов, к которым в Ведах обращаются как ко «всем бессмертным». Ведь Зороастр смело и решительно отвергал поклонение воинственным и безнравственным демонам даэва, то есть Индре и его соратникам, которых пророк считал «злонамеренным родом» (Ясна, 32, 3). «Даэва выбирают неправильно, потому что Обманщик12 приближается к ним, пока они совещаются, так, что они избирают худший замысел». Тогда все вместе они «прибегают к Ярости, которой они поражают жизнь человека» (Ясна 30, 6). Для Зороастра даэва были злыми и по своей природе, и по содеянному выбору между добром и злом, то есть подобными самому Ангра Маинйу – лживыми богами, которым нельзя поклоняться, потому что они вызывают распри между людьми, соблазняя их на кровопролитные жертвоприношения и губительные войны.
      Одним из самых важных выражений в откровении Зороастра является ключевое слово спэнта , используемое по отношению к Ахура Мазде и прилагаемое ко всем его творениям. В самой своей основе оно означало, по видимому, «обладающий силой», а в отношении благих божеств – «обладающий силой помочь», откуда, следовательно, «содействующий, поддерживающий, приносящий пользу». Благодаря постоянному употреблению в религиозных контекстах слово «спэнта» приобрело новое значение, подобно английскому слову holy – «святой», первоначальное значение которого также «мощный, сильный»13. Слово «святой» – близкий перевод авестийского «спэнта», но во избежание появления представлений, чуждых зороастризму, некоторые ученые предпочитали переводить авестийское «спэнта» во всех случаях как «обильный, щедрый» (по англ. bounteous). У последних переводов, однако, тот недостаток, что в английском языке (и в русском. – И. С. К .) они не имеют религиозных ассоциаций и не передают того ощущения глубокого почитания, которое подразумевается в авестийском слове «спэнта». Здесь авестийское «спэнта» переводится обычно как «святой», «благой».
      Хотя название Амэша Спэнта («Бессмертные Святые») может применяться по отношению к любым божествам творения Ахура Мазды, оно прилагается главным образом к шести великим существам первого видения пророка, а остальные, меньшие божества именуются просто – язата. Понятие о шести Бессмертных Святых существенно для учения Зороастра, оно имеет далеко идущие духовные и этические последствия, поскольку эти создания воплощают качества или атрибуты самого Ахура Мазды и могут, со своей стороны (если правильно их просить и почитать), наделять ими людей. Для каждого человека, в том числе и для самого пророка, Бессмертным Святым, указывающим путь к другим, является Воху Мана («Благой помысел»). Ближайший его союзник – это Аша Вахишта («Лучшая праведность»), божество, олицетворяющее могучий закон истины аша (Зороастр упоминает его в Гатах чаще всего из шести Бессмертных Святых). Затем идут Спэнта Армаити («Святое благочестие»), воплощающее посвящение тому, что хорошо и праведно, и Хшатра Ваирйа («Желанная власть»), представляющий собой и силу, которую каждый человек должен проявлять, стремясь к праведной жизни, а также божественную власть и царство. Заключительная пара – это Хаурватат («Целостность») и Амэрэтат («Бессмертие»). Они не только укрепляют смертное бытие, но и даруют вечное процветание и вечную жизнь, получаемую праведными в присутствии Ахура Мазды.
      Эти божественные качества были выделены, а затем им молились и почитали как отдельных богов, что характерно еще и для языческой иранской религии, как мы видели в связи с Митрой, окруженным в качестве своих спутников божествами Дружбы, Послушания, Справедливое, Доблести и Божественной благодати.
      Так Зороастр использовал в своем новом учении старые формы. Он представлял себе шесть Бессмертных Святых так же тесно связанными с верховным божеством Ахура Маздой, как и божества спутники с Митрой. В одном из текстов Младшей Авесты Амэша Спэнта описываются так: «Они – одной мысли, одного слова, одного действия… Они видят души друг друга, думая о благих мыслях, думая о благих словах, думая о благих делах… Они творцы, создатели и делатели, защитники и хранители творений Ахура Мазды» (Яшт 19, 16–18). В языческой иранской религии существовала тенденция связывать абстрактные божества с явлениями природы так тесно, что (как в случае с Митрой и Апам Напатом) соответствующее явление рассматривалось как олицетворение самого божества. Поэтому неудивительно, что уже в Гатах происходило точно такое же объединение семи Амэша Спэнта с семью творениями. Происхождение такой связи во всех случаях можно понять, исходя из размышлений пророка над ритуалом богослужения – ежедневным молитвенным действом, призванным укреплять и благословлять все семь творений. Обдумывая этот ритуал, Зороастр, по видимому, убедился в том, что в каждом предмете, который он видел или трогал во время обряда, присутствовало нечто нематериальное, какое то скрытое божество. Благодаря совершению этих обрядов, исполнявшихся главным образом ради поддержания вещественного мира, можно было бы в то же время добиваться нравственных и духовных благ. Для этого надо было попытаться посвятить их почитанию великих невидимых Амэша Спэнта. Так обряды, имевшие вековую древность, приобрели новое измерение.
     Связь между каждым божеством и соответствующим творением кажется обоснованной, потому ч о зороастризм, несмотря на то, принят ли он по наитию или получен в божественном откровении, можно считать рациональной религией. Так Хшатра Ваирйа («Желанная власть») стал владыкой небес из камня, которые защищают своим сводом землю. Расположенная внизу, земля принадлежит Спэнта Армаити («Святому благочестию»). Вода – это творение Хаурватат («Целостности»), а растения относятся к Амэрэтат («Бессмертию»). Воху Мана («Благой помысел») является повелителем кроткой, милосердной коровы, которая для иранцев кочевников была символом созидательного добра. Огонь, который пронизывает все остальные творения, а благодаря солнцу управляет сменой времен года, находится под покровительством Аша Вахишта («Лучшей праведности»), то есть «Порядка», распространяющегося по миру и упорядочивающего его. Человек с его разумом и правом выбора больше всего принадлежит Ахура Мазде. Эти взаимоотношения, на которые едва намекают Гаты, ясно излагаются в более поздних сочинениях.
      Порядок, в каком упоминаются семь великих божеств Амэша Спэнта, часто не соответствует хронологической последовательности семи творений. Это объясняется тем, что их естественно было именовать в соответствии с божественным достоинством и значимостью, начиная с Ахура Мазды, стоящего во главе. Верующий мог обращаться с молитвой к любому из семи божеств, но ему следовало призывать их всех, если он хотел стать совершенным человеком. Двое из Амэша Спэнта имели особые связи с двумя группами в обществе. Армаити , покровительница матери земли, порождающей все, являлась покровительницей женщин. Последние должны были быть такими же плодовитыми и смиренными. Хшатра – властелин высокого неба защищающего всех, а также всего каменного. Он годился для того, чтобы стать покровителем мужчин, которые в качестве воинов применяли свое оружие – стрелы и копья с кремневыми наконечниками, пращи и тяжелые булавы – для защиты племени или во время грабежа. Жрецы как образованный класс, очевидно, были обособлены от прочего общества и находились под покровительством Ахура Мазды («Господа мудрости»), чье творение – человека – жрецы представляли во время богослужения. Поскольку в зороастризме власть верховного божества так всеобъемлюща, то последняя связь была не столь существенной.
       Человек должен не только опекать шесть меньших творений, но и следить за собственным физическим и нравственным здоровьем, а также заботиться о своих собратьях, потому что каждый из них в отдельности является созданием бога. Зороастр дал последователям особый моральный закон – жить в соответствии с благой мыслью, благим словом и благим делом. Этот замечательный закон – распространение на всех люден тройного требования к иранским священнослужителям, которым в целях эффективности молитв следовало совершать их лишь с благими намерениями, правильными словами и тщательно исполняя все обряды богослужения.
Учение о семи Амэша Спэнта и семи творениях обязывало, таким образом, к всеобщей нравственности и внушало верующему глубокое чувство ответственности за окружающий мир. Человек – глава творений, но его объединяет с остальными шестью общее назначение, потому что все благие творения стремятся к одной цели; человек – сознательно, а прочие – по природному влечению, ведь все они созданы для одного – окончательной победы над злом.

      Другой аспект отношений между осязаемым и неосязаемым, содержащийся в учении Зороастра (известном лучше по сочинениям на пехлеви), заключается в том что Ахура Мазда совершил акт творения в два этапа. Сначала он создал все свободным от телесных оболочек, то есть в «духовном, нематериальном» (на пехлеви – меног ) виде. Затем он придал всему «материальный» вид (гетиг ). Материальное бытие было лучше, чем предшествующее нематериальное, потому что совершенные творения Ахура Мазды получили в нем благо в форме чего то цельного и ощутимого. Два эти этапа вместе составляют акт творения, называемый на пехлеви Бундахишн («Сотворение основы»). Тогда, когда творение стало материальным, началось сражение со злом, потому что, в отличие от нематериального бытия, материальное творение оказалось уязвимым для сил зла. На него сразу же набросился Злой Дух (Ангра Маинйу). Согласно мифу, излагаемому в сочинениях на пехлеви, Ангра Маинйу яростно ворвался в мир через нижнюю сферу каменного неба и погубил его совершенство. Он вынырнул из воды, сделав большую её часть соленой, и ринулся к земле, и там, куда он проник, образовались пустыни. Затем Злой Дух иссушил растение, убил единотворного быка и первого человека. В конце концов, он напал на седьмое творение, на огонь, и испортил его дымом и, таким образом, нанес материальный вред всем благим творениям.
      Тогда божественные существа объединялись. Амэрэтат («Бессмертие») взяло растение и истолкло его (так, как толкут хаому для богослужения), а прах рассыпало по миру с тучами и дождем, чтобы вырастить повсюду больше растений. Семя быка и человека, очищенное Луной и Солнцем, породило еще больше скота и людей. Как в зороастрийской версии древнего мифа благотворное жертвоприношение, относившееся первоначально к языческим богам, было приписано злодейству Ангра Маинйу, потому что это он принес порчу и смерть в совершенный и неизменный мир, созданный Ахура Маздой. Но Бессмертные Святые, обладая святой силой, сумели обратить его злодеяния на пользу мира – и к этому же должны постоянно прилагать усилия все благие творения.
     «Творение» – первое из трех периодов, или эр, на которые делится история мира. Нападение Ангра Маинйу ознаменовало начало второй эры – «Смешения» (на пехлеви Гумезишн ), на протяжении которой этот мир больше не является полностью хорошим, но представляет смесь добра и зла. Когда цикл жизни был пущен в ход, Ангра Маинйу продолжил свои нападения на мир вместе с демонами даэва и другими силами зла и тьмы, которые он сотворил, чтобы противиться благим божествам. Они не только причиняли материальный ущерб всему миру, но и вызывали все нравственные пороки и духовное зло, от которых страдают люди. Для того чтобы противостоять их нападкам, человек должен почитать Ахура Мазду и шесть Амэша Спэнта и настолько полно принять их всем своим сердцем, чтобы не осталось в нем больше места для пороков и слабостей. Он должен также поклоняться всем благим божествам язата, некоторые из них, подобно двум младшим ахурам (к ним Зороастр дважды обращается в Гатах), помогут человеку в его нравственной борьбе, в то время как другие, такие, как Солнце и Луна, окажут содействие для сохранения материального мира прочным и согласным с истиной аша.
      По новому откровению, полученному Зороастром, человечество имеет с благими божествами общее предназначение – постепенно победить зло и восстановить мир в его первоначальном, совершенном виде. Замечательный миг, когда это совершится, называется Фрашокэрэти (на пехлеви Фрашегирд ), что, вероятно, означает «Чудоделание, чудотворство». На этом вторая эра закончится, так как начнется третья – «Разделение» (на пехлеви Визаришн ). Тогда добро будет снова отделено от зла, а поскольку последнее будет окончательно уничтожено, то «Разделение» продлится вечно, и все это время Ахура Мазда, благие божества язата, мужчины и женщины будут жить вместе в полном спокойствии и мире.
      Обосновав, таким образом, не только начало, но и конец человеческой истории, Зороастр полностью порвал с предшествующими представлениями, согласно которым жизнь, однажды начавшись, продолжалась бы до тех пор, пока люди и боги выполняют свои обязанности. Старая идея сотрудничества божеств и молящихся необходимая для поддержания в мире порядка соответствии с истиной аша, в учении Зороастра сохраняется. Но он придал этому сотрудничеству новое значение, видя в нем не только средство сохранения мира таким, каков он есть, но открыв, что оно имеет своей конечной целью восстановление идеала. Это открытие придавало человеку новое достоинство, так как получалось, что он создан быть союзником бога и трудиться вместе с ним для достижения победы над злом, победы, которой страстно желают оба – и бог, и человек.
       Учение о трех эрах – «Творении», «Смешении» и «Разделении» – делает историю в определенном смысле циклической, так как материальный мир восстанавливается во время третьей эры в том же совершенстве, которым он обладал во время первой. А пока все печали и трудности в настоящую эру «Смешения» – часть битвы против Злого Духа. Зороастр, таким образом, не только указал благородное назначение человечества, но и разумно объяснил те страдания, которые переносит человек в своей жизни, видя в них бедствия, происходящие от Злого Духа, а не зависящие от воли всемогущего Творца страдания его тварей.

      Главное бедствие человечества – смерть. Она вынуждает души людей в течение эры «Смешения» покидать материальный мир (гетиг) и возвращаться на некоторое время в несовершенное нематериальное (меног) состояние. Зороастр считал, что каждая душа, расставаясь с телом, судима за то, что совершала в течение жизни. Он учил, что и женщины, и мужчины, слуги и хозяева, могут мечтать о рае, а преграда времен язычества – «Мост Разлучитель» стала в его откровении местом судебного разбирательства, где приговор каждой душе зависит не от многих и щедрых жертвоприношении во время прошлой жизни, а от ее нравственных Достижений. Этот суд возглавляет Митра, по обеим сторонам которого восседают Сраоша и Рашну, держащий весы правосудия. На этих весах взвешиваются мысли, слова и дела каждой души: добрые – на одной чаше весов, дурные – на другой. Если добрых дел и мыслей больше, то душа считается достойной рая. Тогда, ведомая прекрасной девушкой, олицетворением собственной совести каждого (называемой даэна – букв. «вера» собственно «правильная вера»), она пересекает широкий мост и устремляется вверх. Если же весы склоняются в сторону зла, то мост сужается и становится словно лезвие клинка, а отвратительная ведьма, встречая душу, пересекающую мост, хватает ее и тянет вниз, в ад – в «жилище Дурного помысла» (Ясна 32, 13), где грешник передаивает «долгий век страданий, мрака дурной пищи и скорбных стонов» (Ясна 31, 20).
Представление об аде, как и месте мучений, над которым надзирает Ангра Маинйу, принадлежит, по видимому, самому Зороастру. Оно сформировалось под влиянием его глубокой внутренней уверенности в необходимости справедливости. Не немногие души, «дурные (дела) которых уравновешиваются» (Ясна 33, 1), отправляются в «Место смешанных» (Мисван гату ), где, как и в старом подземном царстве мертвых, ведут мрачное существование, лишенное и радости, и печали.
       Однако даже душам в раю в течение всей эры «Смешения» не суждено полного блаженства, потому что счастье наступит лишь во время «Чудоделания» (Фрашегирд ). В языческие времена иранцы, очевидно, считали, подобно индоарийцам ведической эпохи, что всякая блаженная душа, достигнув рая, соединяется со своим воскресшим телом, чтобы снова вести счастливую жизнь, полную чувственных ощущений. Зороастр учил, что души праведных должны ожидать этого высшего блаженства до момента Фрашегирд, когда они получат «будущее тело» (на пехлеви тани пасен ), а земля отдаст кости всех умерших (Ясна 30, 7). За всеобщим воскресением последует Последний Суд, когда праведные будут отделены от грешных, как от тех, которые дожили до этого времени, так и от уже осужденных ранее. Тут Аирйаман, божество дружбы и исцеления, вместе с богом огня Атар расплавит весь металл в горах, и он потечет на землю раскаленной рекой. Все люди должны пройти сквозь эту реку, и, как говорится в тексте на пехлеви, «для праведных она покажется парным молоком, а нечестивым будет казаться, что они во плоти идут через расплавленный металл» (Большой Бундахишн XXXIV, 18–19).
      В этом грандиозном апокалипсическом видении Зороастра смешались, возможно неосознанно, рассказы об извержениях вулканов и потоках горящей лавы и его собственные впечатления о древнеиранских испытаниях ордалиях раскаленным металлом. В соответствии с его строгим учением, тогда должна восторжествовать истинная справедливость, как это случалось и на земле при испытаниях огнем. Во время последнего испытания все грешники переживут вторую смерть и исчезнут навсегда с лица земли. Демоны даэва и силы тьмы будут уничтожены в последнем великом сражении с божествами язата. Река расплавленного металла потечет вниз, в ад убьет Ангра Маинйу и сожжет последние остатки зла в мире.
      Тогда Axypa Мазда и шесть Амэша Спэнта торжественно совершат последнее духовное богослужение ясна и принесут последнее жертвоприношение (после которого смерти вообще больше не будет). Они приготовят мистический напиток – «белую хаому», который даст всем блаженным воскресшим, кто вкусит его, бессмертие. Тогда люди станут такими же, как сами Бессмертные Святые – едиными в мыслях, словах и делах, нестареющими, не знающими болезней и тления, вечно радующимися в царстве бога на земле. Потому что, согласно Зороастру, именно здесь, в этом знакомом и любимом мире, восстановившем свое первоначальное совершенство, и будет вечное блаженство, а не в отдаленном и иллюзорном раю.
     Таким образом, эра «Разделения» является возобновлением эры «Творения», за исключением того, что не предвидится первоначальная единичность одушевленных существ. Горы и долины уступят место гладкой равнине, но там, где сначала было одно растение, одно животное и один человек, навсегда останется то большое и разнообразное множество растений и живых существ, появившихся с тех пор. Точно так же и многие божества, созданные Ахура Маздой, продолжат свое раздельное бытие. Их обратное поглощение верховным божеством не предсказывается. Как говорится в пехлевийском тексте, после Фрашегирд «Ормазд, Амахраспанд , все язата и люди будут вместе… повсеместно будет, как весной в саду, в котором всевозможные деревья и цветы… и это все будет творением Ормазда» (Дадестани Диниг. Ривайат XLVIII, 99, 100, 107).
Следовательно, Зороастр стал первым, кто учил о суде над каждым человеком, о рае и аде, о грядущем воскресении тел, о всеобщем Последнем Суде и о вечной жизни воссоединявшихся души и тела. Эти представления стали впоследствии известны религиям человечества, они были заимствованы иудаизмом, христианством и исламом. Однако только в самом зороастризме они имеют между собой полную логическую связь, потому что Зороастр настаивал и на исконной благости материального мироздания и соответственно плотского тела и на непоколебимой беспристрастной божественной справедливости. По Зороастру, спасение каждого человека зависит от совокупности его мыслей, слов и дел, в которые вмешиваться и изменять, из сострадания или же по своей прихоти, не может ни одно божество. В таком учении вера в День Суда полностью получает свой ужасающий смысл, ведь каждый человек должен держать ответ за судьбу собственной души и разделять общую для всех ответственность за судьбы мира. Проповедь Зороастра была и благородной, и требующей усилий от каждого человека, она призывала тех, кто принимал ее, к решимости и отваге.

 

 

1.Принятый в литературе термин для обозначения религий, полученных пророком от бога. (Здесь и далее примеч. пер .).

2.На самом деле указанные автором даты – это конец бронзового – начало железного века. Каменный век уступил свое место в Иране бронзовому ранее IV тысячелетия до н.э. (Примеч. В.Г. Луконина .)

3.См. Словарь имен и терминов

4.«Всякая плоть – трава, и вся красота ее – как цвет полевой…» (Исаия 40,6: 1 Посл. Петра 1, 24).

5.О различных определениях первоначальных источников сомы , в частности о соме мухоморе, подробнее см.: Бонгард Левин Г.М., Грантовский Э.А. От Скифии до Индии. М« 1983. Слово сома (родственное русскому сок ) – букв. «выжимаемое». Что касается эфедры (хвойника), то некоторые ее разновидности богаты алкалоидом эфедрином, который применяется в качестве стимулянта, допинга.

6.Предложенное М. Бойс отождествление ведийского Варуны с авестийским Апам Напат не является общепринятым.

7.«Бог есть любовь» (1 Посл. Иоанна 4, 8).

8.Авестийское вазра , видимо, все же не «булава», а «боевой топор», «клевец».

9.В современной археологии различаются «ямные» культуры и «курганные захоронения». (Примеч. В.Г. Луконина. )

10. Из древнеиранских словосочетаний «худшее бытие» и «лучшее житие» впоследствии возникли персидские обозначения соответственно «ада» (дузах ) и «рая» (бехешт )

11.Определение «облаченное в камень» может пониматься и как относящееся к истине, прочной и неизменной, как камень.

12.Здесь имеется в виду Злой Дух – Ангра Маинйу.

13. Английское слово holy – «святой» родственно английскому whole «цельный, здоровый». Авестийское «спэнта» родственно русскому «святой».