Вадим Макаренко
Ближний Восток представляет собой сочетание разновременных территорий, которые двигались и дальше движутся с различной скоростью и даже в разных направлениях. Израиль, Иран, Турция, Ирак и т.д., – все они представляют собой разные фазы историко-политического развития, разные цивилизационные и политические культуры. Но не только между собой, но и внутри себя эти страны представляют аналогичное социально-экономическое и политическое разновременье: в Израиле архаичные структуры переплетаются мирно и немирно с открытым постмодернизмом, но то же, только подспудно, происходит и в Иране.
В армии существует понятие "разнородные силы", у каждой свой устав, они каждый раз по-разному сочетаются в преддверии операции. В истории бывало, что эта разнородность подводила, победа иногда оказывалась на стороне моноистичной фаланги, но, в конечном итоге, разнообразие брало свое: нынешний Иран тянется из глубины веков, а нынешняя Греция – абсолютно новое, скроенное по западному образцу государство, лишь усилиями декораторов связанное со своим исчезнувшим с мировой арены древним праобразом. Ближний Восток – это совокупность вертикальных во времени этно-конфессиональных составляющих, реально не интегрируемых в национальное государство западного типа. Запад – моноистичен, он был предельно упрощен и вырос из одного зерна, Восток – полиистичен, он никогда не был сведен к одному или нескольким компонентам. Казалось, что арабизм и ислам могут стать формами этого монолитизма, но ислам изначально стал на путь плюралистичности, трудной даже для Востока и абсолютно не приемлемой для Запада. Арабизм оказался вообще надуманной филологической парадигмой.
К сожалению, эта органическая мозаичность – разнообразие форм человеческого общежития – воспринимается как сектаризм, т.е. воспринимается в западных формулировках негативно как нечто подлежащее изжитию. Партии Востока ставят это своей целью. Часто индоктринированные западными идеями правители пытаются "выправить" свои страны по западной колодке, т.е. сделать их монолитными, ложно связывая свои действия с идеей сущностной модернизации. Но это приблизительно также, как если бы они попытались код молекулы ДНК свести к одной или двум ее ячейкам. Безусловно, от каждого из таких обычно кровавых экспериментов Восток теряет часть своего своеобразия, а мы не понимаем, что это утрата части нашей общечеловеческой молекулы ДНК, обедняющая потенциальные смыслы нашего будущего существования.
В этой ситуации Восток оказывается естественным сочетанием несочетаемого.
Например, Абдулла Оджалан, последний лидер национально-освободительного движения, отбывает пожизненное наказание за то, что является важной и яркой страницей биографий многих бывших и кое-кого из нынешних руководителей ближневосточных государств. Очевидно, что этот регион имеет свои допуски, свои градации бунта как крайней формы защиты своеобразия, здесь крайне опасно ставить все точки над "I". Еще опаснее врываться в этот монастырь или ойкумену монастырей со своим уставом, как это без должной рефлексии делают США в постсоветские десятилетия. Восток не может списать модель своего цивилизационного и даже просто политического поведения с Запада, это была бы катастрофа. Часть этой катастрофы переживает сейчас слишком вестернизированная, модернистская Сирия, опрощенная структура которой душит традиционные структуры, отвечающие бессмысленным и беспощадным бунтом. Оковы такого устройства сброшены в Ливии, скоро падут в Египте, Йемене, где власти в прошлом не одолели соблазна прибегнуть к простым решениям, казалось бы, столь эффективным на Западе.
Сочетание несочетаемого – это нюансы федерализма, как ни плохо этот термин передает сущность политического устройства, к которому тяготеет Восток. Трудность ситуации состоит в том, что она воспринимается, даже людьми стран Ближнего Востока, а тем более диаспорами или эмигрантами, прошедшими жесткую выучку в политических школах Запада, да и просто выварившимся в бытовой политической культуре Запада (в том числе и России как сейчас, безусловно, квазизапада в культурно-политическом плане по отношению к Востоку), как негативная, и даже те, кто стремятся эту мозаичность сохранить, не видят для нее другой упаковки как примитивное по западному типу унитаристское национальное государство. Часто такие люди религиознее Папы Римского, они больше западники, чем органичные представители западной культуры, эти оголтелые трубачи национализма! Но может ли быть пять – десять курдских национальных государств, организованных по западной модели, когда и Западная и Восточная Германия, и Южная и Северная Корея, и даже Пакистан и Индия, слишком хлебнувшие западной культуры, эти разделившиеся сиамские близнецы, смотрели или еще смотрят друг на друга через прорезь прицела? А ведь так чуть было не произошло и в Иракском Курдистане, когда началась междоусобная рознь. Почти неотличимые друг от друга, Россия и Украина не могут ужиться вместе с общим народом и на общем геополитическом пространстве, отдавая ключи к своему богатству (трубопроводы) на хранение в Турцию, а другие суверенные регалии в Брюссель: как бы вообще не пришлось потом туда ездить за ярлыком на правление. Лидеры наших стран, видимо, забыли сказку из своего не дворового, а школьного детства, как лиса медвежатам сыр делила. Как ни скатиться в эту бездну безнадежных, лишенных высшего, а не деляческого разума отношений, следуя догмам западной идеологии, национальному эгоизму как самой высшей дипломированной ценности, отлитой в плодящую рознь концепцию исключительных национальных интересов?
Независимость на Востоке – это далеко не то же самое, что независимость на Западе. Сейчас в фокусе внимания противостояние курды – турки, но чуть оно отойдет на второй план, чуть развяжется этот узел и станет вопрос: не где граница между турками и курдами, который ставят западные наблюдатели, естественно загоняющие все в моноистические структуры: курды в курдский котел, турки – в турецкий, а сколько будет курдских автономий в Турции? Появится ли там греческая автономия? Или православная? Как они будут территориально сочетаться с остальными образованиями?
Запад после падения Оттоманской империи силой объединил разнородные этносы в единые государственные структуры, которые должны были стать для них плавильными котлами, где должны были появиться новые этно-политические общности, но этого не произошло даже в Турции, которая была ближе всего к этому пределу. Свергнув Саддама, США в прежнем духе сохранили в неприкосновенности сам "плавильный котел" – Ирак (практически "испанский сапог"), где в годы Анфаль, да и раньше, практически 1923 года, и в годы этно-конфессиональных чисток на юге, да и в других провинциях, этно-конфессиональная структура сильно упростилась, но все-таки не была уничтожена до конца, а главное США сохранили и допестовали идею нонсектаризма (моноидея нынешнего премьер-министра Ирака Нури эль-Малики), чтобы продолжить переплавлять суннитов, курдов, шиитов и прочие меньшинства (присадки) в единую иракскую нацию. Это же так прогрессивно! Крайне ложное представление о прогрессе, стоившее, например, нам в Советской России крайне дорого.
Возможно, что нарождающийся неооттоманизм – это более продвинутая категория, чем высшие категории западной политологии, поскольку необходимо отражает много более сложную реальность, чем реальность Запада. Административно-политические части Ирака – некоторые шиитские регионы – могут оказаться в особых отношениях с центрами в Иране, а между курдскими регионами Сирии, Ирака, Ирана и Турции могут сложиться более тесные отношения, чем с остальными регионами Ирака, и при этом Эрбиль, даже получив Киркук останется частью федерального, а для русских лучше сказать соборного, Ирака. Это невозможно в западной культуре, где такие связи – это почти преступление против своего национального государства, но потенциально возможно в традициях Востока, где само западное национальное государство – это нонсенс. Хотя многие курды, арабы, армяне, обжегшиеся в предшествующие десятилетия жизни в полиэтнических и при этом чужих моноцентралистких государствах (суннитский Ирак, алавитская Сирия), добиваются реализации этой, как им кажется, заманчивой идеи: это сладкое слово – свобода собственной нации, мечтая о золотой клетке национальной независимости, изолированности по западному образцу (Нагорный Карабах оказался в такой железной клетке), не понимая, что опыт прежних десятилетий – это опыт спровоцированной вестернизации Востока и что с этой тенденцией надо кончать. Запад не может быть иконой для Востока, а современный Восток не может стать списком с Запада.
И перед Россией, как северной, сильно приросшей Сибирью частью Востока, если она не хочет до конца пройти путь запада, т.е. стать Западом, а это возможно только в результате полного распада на моноэтнические штаты, стоит задача рекультивации своей соборности, которую ложно понимают как исключительно православную категорию. Соборность – это форма сохранения живого локально-культурного своеобразия, столь характерного для цивилизации, к которой изначально принадлежит и Россия, слишком долго смотревшаяся в кривое зеркало Запада, почти забывшая свою цивилизационную природу и выработавшая в себе ложные привычки эгоистического "большевистского" поведения, западного по своей природе – победителю все!
http://kurdistan.ru/2011/12/29/articles-13713_Civilizacionnaya_pri.html