Гасоян Владимир Бадоевич – штурман экипажа самолёта Ту-134А управления гражданской авиации Тбилисского авиационного предприятия.
Родился 5 октября 1953 года в столице Грузии городе Тбилиси в семье служащего. Курд. В 1972 году окончил авиационное училище гражданской авиации в городе Рыльск Курской обл. Старший лейтенант запаса.
Штурман воздушного судна комсомолец Владимир Гасоян, видя как на его глазах от рук озверевших террористов гибнут его товарищи, открыл огонь из личного оружия по бандитам, защищая жизни пассажиров и членов экипажа.
19 ноября 1983 года в грузинской столице – городе Тбилиси – была проведена боевая операция по освобождению заложников (по системе «Набат»). Один террорист был застрелен, один сам застрелился. В 6 часов 55 минут принятыми мерами преступная группа была задержана, а пассажиры освобождены.
За мужество и героизм, проявленные при задержании особо опасных преступников, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 февраля 1984 года Гасояну Владимиру Бадоевичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 11504).
Жил в Тбилиси. Работал в Тбилисском авиационном предприятии. с 1990-х годов живёт в Москве и работает в аэропорту Шереметьево.
Награждён орденом Ленина, медалями.
Штурман экипажа самолёта Ту-134А управления гражданской авиации Тбилисского авиапредприятия 18 ноября 1983 года в качестве члена экипажа авиалайнера Ту-134А выполнял рейс по маршруту Тбилиси-Батуми-Киев-Ленинград с пятидесятью семью пассажирами и семерыми членами экипажа на борту.
Самолёт во время полёта был захвачен группой из девяти вооруженных преступников, которые убили троих членов экипажа…
ЗАХВАТ В ТБИЛИСИ
Особая папка КГБ. Совершенно секретно. Экз. ед. 18.11.1983
«18 ноября 1983 года в 16.16 московского времени во время полёта самолета Ту-134А, следовавшего по маршруту Тбилиси-Батуми-Киев-Ленинград с 57 пассажирами и 7 членами экипажа на борту, группа вооружённых преступников смертельно ранила бортмеханика и заместителя начальника лётно-штурманского отдела Управления гражданской авиации Грузинской ССР и потребовала изменить курс, посадить самолёт в Турции.
Командир экипажа самолёта не подчинился требованию преступников и произвёл посадку в Тбилиси. Преступники захватили пассажиров в качестве заложников и настаивали на выполнении ранее выдвинутых требований.
Председателем КГБ СССР было дано указание немедленно направить в Тбилиси сотрудников спецподразделения 7-го управления для освобождения заложников.
В 23.08.38 сотрудников спецподразделения прибыли в Тбилиси».
Через восемь лет, в ноябре 1991 года, во время правления Президента 3. Гамсахурдиа, газета «Свободная Грузия» опубликует разоблачительную статью о том, как под руководством Э. Шеварднадзе была проведена «бессмысленная бойня», убийство молодых «борцов за свободу и независимость», пытавшихся покинуть на самолёте «империю». Далее говорилось, что художник Гия Табидзе был убит, художник Давид Микаберидзе покончил с собой, актёр Геча Кобахидзе, художник Сосо Церетели, врачи Паата и Кахи Ивериели получили ранения при штурме самолёта «имперским спецназом».
В то же время в авиагородке, где живут грузинские лётчики, в сквере был совершён акт вандализма: памятный камень с фамилиями погибших пилотов Шабартяна, Чедия и бортпроводницы Крутиковой выдрали из земли, осквернили.
Так что же в действительности случилось ноябрьским днём 1983 года в Тбилисском аэропорту? Центральная пресса об этом почти не писала, республиканские газеты при Шеварднадзе говорили одно, с приходом Гамсахурдиа – другое.
Сразу после происшествия весь экипаж наградили. Гардапхадзе и Гасоян были удостоены звания Героя Советского Союза. Но пройдет несколько лет и в Грузии образуют специальную комиссию по новому расследованию дела. Теперь о героях-пилотах скажут, что они «состояли в сговоре с КГБ и устроили бойню борцам за свободу».
Хотя, что тут толковать, проще сказать словами международных документов: воздушные террористы – злейшие враги человечества.
Но, видимо, не всем по нутру такое определение, коли оскверняют памятники погибшим и оскорбляют живых. Хотя верно и то, что только из нашей страны угоняют самолёты, дабы убежать за границу. Может быть, тбилисские художники и актеры тогда, в восемьдесят третьем, и вправду хотели покинуть «империю», боролись за свободу? Что ж, попытаемся разобраться. Для этого восстановим события того дня.
18 ноября 1983 года. Тбилисский аэропорт. Ахматгер ГАРДАПХАДЗЕ, командир экипажа, рассказывает:
– Я работал пилотом-инструктором Грузинского управления гражданской авиации. 18 ноября мы летели из Тбилиси. В Батуми должны были дозаправиться и следовать дальше, на Киев-Ленинград.
Мне пришлось исполнять обязанности командира экипажа, но сидел я в правом кресле второго пилота. В левом кресле находился Станислав Габараев, которого мне пришлось в этом полёте вводить в строй в качестве командира экипажа. С нами летел проверяющий – заместитель начальника лётно-штурманского отдела Грузинского управления гражданской авиации Завен Шабартян.
Станислав ГАБАРАЕВ, пилот:
– У нас в гражданской авиации есть такое понятие: «первый полёт на вводе в строй командира». Для меня был именно такой полёт. В остальном всё обычно. Если не считать, что в этот день отменили рейс самолета Як-40 на Батуми и пассажиры, прошедшие регистрацию, оказались у нас на борту. Как выяснилось позже, угонщики готовили нападение именно на Як-40, и полёт на Ту-134 явился для них в какой-то мере неожиданностью.
Владимир ГАСОЯН, штурман:
– Кабина в Ту-134 маленькая, тесная. Бортинженер сидит на откидном кресле между первым и вторым пилотом. Шабартяну и сесть-то было негде, он стоял за спиной бортинженера Анзора Чедия.
Мы уже прошли Кутаиси и были на предпосадочной прямой, выпустили шасси, но в это время по радио сообщили: в Батуми внезапный боковой ветер. Там такое нередко случается. Нам приказали идти на запасной аэродром. Командир принял решение вернуться в Тбилиси.
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
– Сделали разворот над Кобулети. И в этот момент условный стук в дверь. Так стучатся бортпроводницы. Шабартян посмотрел в глазок и увидел лицо второй бортпроводницы Вали Крутиковой. Он не заметил, что у неё разбита голова.
Оказывается, когда выпускали шасси, преступники подумали, что мы снижаемся в Батуми, там ведь до Турции рукой подать, и приступили к захвату самолёта. Оглушили обеих бортпроводниц и те не успели нажать кнопку «Нападение», трижды выстрелили в штурмана Плотко, который летел в отпуск и был в форме работника гражданской авиации. Они приняли его за члена экипажа. Потом Валю Крутикову, оглушённую и избитую, подтащили к дверям пилотской кабины.
С. ГАБАРАЕВ:
– Шабартян открыл дверь и получил в лицо пять пуль. Я услышал несколько хлопков и даже не подумал, что это могут быть выстрелы. Оказывается, в полёте, на высоте, они звучат совсем иначе, чем на земле. Звук примерно такой, словно кто-то рядом открывает шампанское.
Только когда Шабартян вскрикнул, я повернулся к нему. Увидел, как он упал за кресло, а в кабину ворвались двое молодых ребят. Потом узнал: это были Кахи Ивериели и Гия Табидзе. Ивериели подскочил ко мне и приставил к горлу револьвер. Табидзе сорвал с командира наушники и ткнул в висок ствол пистолета «ТТ». Лица, перекошенные злобой, мат, истошные вопли: «Самолёт захвачен! Берите курс на Турцию! Иначе мы всех вас перестреляем!»
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
– Бортинженер Анзор Чедия повернулся к ним и спросил: «Что вы хотите?» Договорить ему не дали, прозвучало несколько выстрелов, он упал, завис в кресле.
Когда они ворвались, я правой рукой нащупал свой пистолет в кармане, но вынуть его не мог. Так и держал руку в кармане.
У нас было три пистолета: у меня, у Габараева и у штурмана Гасояна. У каждого по обойме – 8 патронов.
Гасоян сидел внизу, при закрытых шторках, все слышал, но стрелять не мог: перед ним был бортинженер. Когда Чедия упал, сектор обстрела открылся…
В. ГАСОЯН:
– Вижу: надо действовать. Спасти положение могу я один. Достал пистолет, взвёл курок и выстрелил в преступника, который держал под прицелом командира. Террорист упал. Другой головой по сторонам вертит, кричит: «Кто стрелял? Откуда?», но пистолет у виска Габараева держит.
Я тогда и в него два раза выстрелил. Как потом оказалось, ранил. Он закричал и выскочил из кабины. За это время командир успел выхватить свой пистолет.
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
– Когда Табидзе упал, я развернулся в кресле и тоже начал стрелять. Ивериели выбежал за дверь и спрятался за холодильник. Началась перестрелка. Мы вдвоем с Гасояном стреляли, а у них, пожалуй, стволов пять было.
У нас патроны уже кончаются, и я думаю: «Надо закрыть дверь». Но как? В проходе лежит Шабартян, на нем Табидзе – то ли убитый, то ли раненый.
Говорю Гасояну: «Оттащи их от двери, я тебя прикрою». В это время Валя Крутикова очнулась, приподняла голову. Они её тоже у дверей оглушили. Гасоян говорит ей: «Валя, помоги их оттащить».
Крутикова полулежа, полусидя вцепилась в Табидзе и оттащила его к кухне. Шабартян был ещё жив, попытался сам заползти в кабину, Гасоян помог ему.
Я продолжал стрелять, чтобы прикрыть их, а Габараев вёл самолёт.
С. ГАБАРАЕВ:
– Во время перестрелки я управлял самолётом. Ахматгер крикнул мне: «Переходи на ручное управление, создавай перегрузки!» Я так и сделал: резко бросал машину по курсу и по высоте, чтобы сбить с ног преступников.
Над Гори командир израсходовал последний патрон. У Гасояна патроны кончились ещё раньше. Он взял мой пистолет и опять вёл огонь. Мне показалось, что стрельба продолжалась вечность, а прошло, наверное, не больше пяти минут.
Валя захлопнула двери кабины, а сама осталась в салоне с бандитами.
В. ГАСОЯН:
– Шабартян пришёл в себя, кричит: «Володя, посмотри, у меня глаз вытек или нет?» Глянул на него и содрогнулся: всё лицо в крови, во лбу пулевое отверстие, в горле рана – из неё кровь так и хлещет. Я достал платок, прижал его к ране на горле. Платок сразу пропитался кровью.
Туг опять началась стрельба. Бандиты стреляли в дверь, хотели сбить замок.
Что делалось в салоне, не знаю. Думали: раз так жестоко с экипажем обошлись – ни слова не говоря, застрелили Чедия и тяжело ранили Шабартяна, то и в салоне всех перестреляли.
Шабартян кричит: «Не могу, ребята, спасите! Не хочу умирать!» Достал документы, деньги, командиру протягивает, просит: «Передай жене». Господи, о чём говорит! Чувствовал, что умирает.
Командир его успокаивал, как мог, держись, мол, Завен, сейчас сядем, тебе окажут помощь.
При Гамсахурдиа находились некоторые, спрашивали: зачем я стрелял в людей? Посмотрели бы они в ту минуту на Шабартяна. До конца дней не забыть мне его лицо.
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
– Когда захлопнули дверь, я надел наушники, вышел на связь, передал, что на нас совершено бандитское нападение: убит бортинженер, ранен Шабартян. Потом включил сигнал бедствия.
Из Сухуми передали: «Садитесь к нам». Но я знал: в Сухуми взлётно-посадочная полоса на ремонте, и пошёл в Тбилиси. Вскоре, смотрю, у нас на хвосте два военных истребителя, видимо, поднялись по нашему сигналу. Доложил обстановку в Тбилиси: «Встречайте, приготовьтесь».
При снижении над Рустави первая бортпроводница Ира Химич по внутренней связи просит: «Командир, летите в Турцию, они взорвут самолёт! Достали гранаты!» Я ей отвечаю: «Ирина, передай, что мы уже над Турцией. Садиться будем в Турции».
Было пасмурно, дождь, туман, да и вечер уже наступил, время около половины седьмого, думаю: «Грузия под нами или Турция – сейчас не разберут».
В. ГАСОЯН:
– Я позже узнал, что они в салоне творили. Как только мы взлетели, стали ходить туда-сюда, курить, пить шампанское. Наш штурман Плотко сделал им замечание. Они его запомнили, а когда напали на бортпроводниц, подошли к нему. Один несколько раз выстрелил в спину, другой – в грудь. Плотко пытался закрыться рукой, у него потом из предплечья несколько пуль извлекли.
Убили двух пассажиров – Соломония и Абовяна, над бортпроводницами, как звери, измывались. Когда Валю Крутикову мертвую нашли, то волосы на голове повыдергивали. Вся в крови, без волос, лежала. А Ире Химич голову рукояткой пистолета пробили. Вот такие «борцы за свободу».
Когда мы уже садились, слышали крики бортпроводниц – бандиты издевались над ними.
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
– Сели. Нас поставили в самый конец зоны аэропорта, рядом со стоянкой военно-транспортных самолётов. Вижу: с двух сторон самолёта солдаты с автоматами. Угонщики заставили открыть аварийный люк, а рядом с люком сидел пассажир – молодой солдат. Он выпрыгнул в люк на крыло, с крыла на землю. По нему из салона стреляли, и оцепление открыло огонь, думая, что террорист убегает. Очередями и по самолёту прошлись. Габараева в ногу ранили. Я подключил аккумуляторы, кричу по радио: «Уберите этих дураков!» А тут и связь пропала, при стрельбе повредили радиостанцию.
У Гасояна в штурманской кабине – убитый Чедия и раненый Шабартян. Я приказал Гасояну покинуть самолёт. Он вылез через форточку. Поворачиваюсь к Габараеву – он к ноге склонился: «Командир, я ранен». «Давай, Станислав, вылезай», – говорю. Тот тоже вылез.
В кабине остались я и Шабартян. У него лицо всё в крови, глаз вытек, кричит, просит: «Не могу, страшная боль, дайте лекарство». И двигаться уже не мог.
Что творилось в салоне, не видел. Только через форточку слышал: они одного пассажира вытолкнули к двери: «Говори наши требования». Парень вырвался, выпрыгнул, ногу сломал.
Тогда у женщины взяли ребенка, толкнули её к двери: «Говори наши требования. Если выпрыгнешь, убьём ребенка». Она кричит: «Заправьте самолёт, отпустите их в Турцию, а то они убьют всех пассажиров и взорвут самолёт».
Заместитель начальника Управления гражданской авиации Грузии Кадзаная подошёл к двери, стал вести переговоры, а я в форточку крикнул женщине: «Скажите им, что мы заправимся и полетим в Турцию». Я уже видел, сзади к нам подходил автозаправщик. Понял: решили слить топливо.
18 ноября 1983 года. Москва, Расположение группы «А».
Виталий ДЕМИДКИН, сотрудник группы «А»:
– Было около 18 часов, в тире шло занятие по стрельбе. Начальник группы Геннадий Николаевич Зайцев зашёл в тир, но тут же за ним прибежал дежурный. Он что-то доложил Зайцеву, тот поднялся в свой кабинет, и вскоре прозвучал сигнал боевой тревоги.
Мы быстро собрались, загрузились в автобус и по дороге в аэропорт нас ввели в обстановку: в Тбилиси захвачен самолёт. Террористы действуют с особой жестокостью – убито несколько человек.
Уже в полёте получили расстановку сил и средств, кто действует в группе захвата, поддержки, наблюдения, какими парами работаем, с какой стороны. Руководил операцией непосредственно на самолёте Михаил Васильевич Головатов.
Игорь ОРЕХОВ, сотрудник группы «А»:
– Выезжая по тревоге, не знаешь, будешь ли в группе захвата или поддержки. Когда сказали, что я вхожу в группу захвата, ощутил какое-то двойственное чувство: с одной стороны, радость и гордость за доверие, а значит, и признание как профессионала, с другой – волнение, желание не подвести.
Сразу же после объявления состава группы ребята стали помогать подгонять нам бронежилеты, вооружение. Здесь же, в самолёте, обсудили первоначальный план действий, потом руководство собрало группу захвата, уточнили некоторые детали.
Когда мы прилетели в Тбилиси, все силы уже были приведены в готовность по плану «Набат». Аэропорт оцепили войска. Погода – хуже не придумаешь: дождь, промозглый ветер, градуса два-три тепла. Темно.
Вошли в здание аэропорта в касках, в экипировке, с кейсами. Вокруг полно людей, все таращат на нас глаза. Ведь в ту пору о группе не писали ни слова, сверхсекретность. Мы тоже ни с кем не разговариваем, не общаемся…
18 ноября 1983 года. Тбилисский аэропорт.
Арушан ГЕВОРКЯН, авиатехник по самолётам и двигателям Ту-134 Тбилисского авиапредприятия:
– Ночью, где-то между 23.00 и 24.00 у меня состоялся разговор с командиром 347-го лётного отряда Григолашвили. Он попросил: надо пойти на захваченный самолёт, помочь раненым и выполнить некоторые технические работы. Сказал, что это дело добровольное и связано оно с риском. Я согласился.
Меня отвели в комнату особого отдела. Там были председатель КГБ Грузии генерал Инаури, офицеры спецподразделения, ещё какие-то люди.
Мне сказали, что надо помочь раненому флагштурману Шабартяну, подключить электропитание и выполнить работы, необходимые для слива топлива с самолёта.
На машине поехали к стоянке самолёта: я, начальник управления Кадзаная и три милиционера. Подошли к самолёту. Кадзаная начал переговоры с угонщиками. Они требовали дать свет в салон и заправить лайнер. Кадзаная сказал, что для этого нужно пропустить техника в кабину.
Бандиты потребовали, чтобы я разделся догола у них на виду. Пришлось подчиниться.
На аэродроме ветер, дождь, замёрз, заледенел. А они стоят на том, чтобы я прошёл в кабину через салон. С трудом удалось объяснить, что дверь в кабину заперта и из салона её не открыть. Согласились. По аварийному канату я влез наверх, протиснулся в кабину. Вытолкнуть в форточку Шабартяна не удалось, он был полный мужчина.
Включил аккумуляторы, преобразователи тока, в общем, сделал всё необходимое для слива топлива. Пока работал – бандиты из салона ломились, просили открыть дверь, сулили миллионы. Потом стали угрожать. Я не отвечал.
Закончил ремонт, спустился обратно по канату. В это время один из милиционеров отвлекал их разговорами. Когда я спрыгнул, он сказал: «Беги». Всё время, пока бежал, милиционер (он был в бронежилете), закрывал меня своим телом. Добежал. Оделся. Рассказал о том, что видел и слышал.
Под утро узнал, что спецподразделение быстро и умело обезвредило террористов.
В. ДЕМИДКИН:
– В аэропорту нам дали возможность потренироваться на запасном самолёте. Всё-таки волнение было – до сих пор мы работали на учебных машинах, а тут реальный самолёт, настоящие убийцы, жертвы.
После тренировки началось самое неприятное время: время ожидания. В здании аэропорта нам отвели несколько комнат, периодически их покидали и выдвигались к самолёту. Потом вновь уходили, прятались за ангаром, за грузовиками. Ждали. И так в течение всей ночи. В это время штаб по чрезвычайному происшествию вёл переговоры с террористами. В зависимости от накала этих переговоров и действовали. Они агрессивней – мы ближе к самолёту.
Там я впервые понял состояние солдата на фронте перед атакой. Его не передать словами…
Видимо, террористы нас всё-таки заметили. Дело в том, что самолёт освещался прожекторами, и делалось это весьма неудачно: наши тени были видны из иллюминаторов. На ломаном русском языке звучали угрозы, мол, уходите отсюда, иначе всех взорвём. Потом вдруг слышу: что-то упало нам под ноги. Невольно весь сжался – ни бежать, ни падать нельзя. К счастью, это оказалась не граната, а оторванная телефонная трубка.
Минуты текут, волнение нарастает, промозглый ветер с дождём, кажется, протыкает ледяными иглами каждую косточку. Вокруг темнота, где-то вдалеке горы. О них я судил по огонькам селений, да по фарам машины, которая петляла по горной дороге. Луч её то утыкался в скалу, то шарил по небу, словно прожектор. Подумалось: увижу ли я ещё раз эту ночную картину? Вспомнились семья, жена. Моему ребенку исполнился год, один месяц и один день. Увижу ли я своего малыша, когда ему будет год, месяц и два дня?
Но в следующее мгновение раздался плач ребёнка из салона самолёта, и мысли о семье ушли. Теперь все силы души были отданы операции: не отстать, не споткнуться, не испортить дело.
И. ОРЕХОВ:
– Посадка самолёта была очень жесткой, и при ударе о взлётно-посадочную полосу один из люков вывалился на крыло. Террористы его приподняли, прислонили. Этот люк мог в любую минуту упасть сам или его могли открыть бандиты. Теперь представьте, как «приятно» лежать у этого люка. Не успеешь ахнуть, как получишь пулю. Но такая уж, видимо, у меня судьба, по боевому расчёту мне достался именно этот люк.
Когда была дана команда готовиться к штурму, заняли свои места на самолёте. Не – в самолёте, а – на самолёте. Ползешь и каждую заклёпку чувствуешь. И всё-таки качание машины, видимо, было. Из салона раздались крики: «Не вздумайте штурмовать! Всех перестреляем!»
Теперь, с годами, когда анализируешь свои действия, понимаешь: помогло то, что наше отделение в ходе учебных занятий так много внимания уделяло тренировкам на борту.
Не могу точно сказать, сколько мы пролежали на ноябрьском ветру – час, два, три. Напряжение огромное, а команды всё нет и нет. Кажется, кожа уже примёрзла к плоскости. Ведь у нас на голое тело были надеты бронежилеты и лёгкие комбинезоны. И всё!
Виктор Фёдорович Карпухин, который находился где-то между штабом и самолётом, как мог, подбадривал нас, успокаивал: «Ребята, не волнуйтесь!»
А у меня свои, так сказать, индивидуальные проблемы из-за люка. Что делать, если он неожиданно откроется? Выход один: штурмовать, не дожидаясь команды.
В. ДЕМИДКИН:
– Сначала в кабину поднялся Владимир Николаевич Зайцев. Помню, первое, что увидел: кабина маленькая, узкая, возле кресла лежал мёртвый пилот. Впереди – бортинженер, тоже уже мёртвый. Каждую минуту выходили на связь. Боевые группы докладывали о готовности. Мы тоже доложили, и потянулись минуты. Неоднократно объявлялась «готовность номер один». И снова время штурма откладывалось.
Из штаба нам сообщали о перемещении террористов, уточняли их местонахождение.
И. ОРЕХОВ:
– Пока лежал у люка, продумал каждый свой шаг. «Сейчас я вскочу, выбью люк. У самолёта Ту-134 два люка, которые выходят на крыло, значит, между ними салонная перегородка… Здесь я должен упасть, встать… Будут сложности с пассажирами, которые сидят у люка…»
Но в жизни оказалось всё по-другому. Пассажиров на этих местах не было, спинки кресел оказались опущенными вперёд и люк упал в другую сторону.
Падаю в проход, вскакиваю. Дым, ничего не вижу. Тут ещё ребята со всех сторон пошли. Поднимаю забрало каски. Понимаю, что попал в начало второго салона, где были пассажиры. В салоне темно, небольшая подсветка. Крики, стоны. Мы тоже кричим: «Где? Где?» Пассажиры показывают: «Вот они».
Мне достался один из бандитов, раненный в шею. Он сидел в третьем ряду салона, у прохода, и контролировал ситуацию. А порядок такой: если кто-то тебе попался, работаешь с ним до конца. Вот я и работал…
В. ДЕМИДКИН:
– По команде «Штурм!»: мы стали открывать дверь кабины, но она не поддавалась. Оказывается, была привалена трупами. Налегли, изо всех сил, открыли.
Вперёд пошёл Зайцев, я за ним. Слышу его голос: «Руки за голову!» Здесь, в коридорчике, который отделяет дверь кабины от салона, были двое террористов, мужчина мощного телосложения, ростом эдак под метр девяносто, и женщина. Оба с пистолетами. Зайцев неуловимыми движениями сразу уложил их на пол, лицом вниз, и побежал. Решительно действовали мы. Мне досталась женщина, напарнику – мужчина. Я её схватил и спустил по трапу вниз.
Выскочил в салон и увидел ещё одну женщину, подумал – пассажирка. Сказал: «Пойдёмте, вы свободны». И хотел помочь. Но она вцепилась в кресло, закричала: «Нет, нет, я хочу взорваться!» Оглянулся, позвал товарища: «Володя, она взорваться хочет». И мы вдвоём под руки подняли её, передали вниз, ребятам.
Снова вернулись в салон, а Зайцев уже далеко. Тороплюсь за ним. Справа, помню, когда бежал, увидел труп мужчины. Но заниматься им некогда: надо было спасать живых.
Во втором салоне поработал уже Головатов с ребятами. Когда мы вбежали, все в креслах полулежали, полусидели с поднятыми вверх руками. Кто из них заложник, кто террорист – не очень разберёшь.
Посветили фонарём, мужчина в кресле обернулся, и мы увидели у него два пистолета. Подхватили под руки – и вниз. Потом помогали пассажирам кому одеться, кому собрать разбросанные бумаги, документы. Многие и этого не могли сделать – в шоке от страха.
Затем осмотрели сиденья, места под сиденьями и все углы и закоулки нет ли взрывного устройства. И, наконец, я спустился вниз. Было уже светло, вдалеке виднелись горы. Понял, что теперь увижу отца, мать, жену с сыном. Потом ребята не раз шутили, мол, Демидкин спустился с трапа и сказал: «Как хорошо жить!»
И. ОРЕХОВ:
– Прошло столько лет, а всё вспоминается тот штурм. Странно, как по-разному перед лицом опасности ведут себя люди.
Наша группа поддержки должна была подъехать к самолёту на аэродромном микроавтобусе, но водитель автобуса в самый ответственный момент струсил, отказался ехать. Пришлось ребятам в полной экипировке бежать через лётное поле.
И противоположный пример. В самолёте, рядом с туалетной комнатой, есть ещё одна небольшая комнатка, гардеробная. Там несколько часов просидел врач, он на коленях держал женщину с пулевым ранением в спине. Несмотря на угрозы, выстрелы, он оказал помощь пострадавшей.
… С рассветом 19 ноября кровавая трагедия завершилась. Итогом её стало несколько убитых и раненых. Террористы застрелили лётчиков Завена Шабартяна, Анзора Чедия, двоих пассажиров, зверски замучили бортпроводницу Валентину Крутикову. Получили тяжёлые ранения и остались инвалидами штурман Плотко и бортпроводница Ирина Химич.
Террорист Табидзе убит в перестрелке, Микаберидзе покончил с собой. Суд приговорил всех бандитов к высшей мере наказания – расстрелу. Казалось бы, приговор снял все вопросы. Но не тут-то было. Кровавая история имеет свое продолжение, и совсем недавно она получила в Грузии новый импульс – старые судебные дела были сняты с архивной полки. Кое-кто хотел из бандитов, террористов и убийц сделать мучеников грузинского народа, объявить их «борцами за свободу и независимость». Не вышло.
Но как всё это было, проследить, пожалуй, весьма интересно. Рассказывают участники событий.
В. ГАСОЯН:
– Если бы ещё немного у власти побыл Гамсахурдиа, то наверняка бандитов героями объявили бы, а нас судили. После того, как в 1983 году я вернулся из госпиталя, мне ночью много раз звонили в дверь. Смотрю в глазок: какие-то мужчины. Спрашиваю: «Кто?» Отвечают: «Открывайте, мы следователи КГБ, поедете с нами на допрос». Я им: «Приходите ко мне завтра, на работу». Постоят и уходят.
Я в окно гляжу: садятся в легковую машину без номера и уезжают.
Пошёл сам в КГБ. Мне говорят, никого ко мне не посылали, но пообещали установить наблюдение за домом. Установили, нет – не знаю, но больше никто не приезжал.
Перенервничал, конечно. У меня ведь четверо детей, мал мала меньше.
Потом я на Кубе работал, думал, столько лет прошло, забылось. Нет. Газеты стали нас грязью обливать. Почему, мол, нам Героев до окончания следствия дали? А мы откуда знаем? С Кубы приехал, деньжат немного привёз. Пошёл в управление торговли, прошу: «Дайте машину как многодетному или как Герою». Там отвечают: «Ты Герой Советского Союза, а Союза больше нет, значит, и машины тебе нет».
В том, что тогда стрелял, не раскаиваюсь. Бандиты к нам ворвались, товарищей на наших глазах убили, что ж, по головке их гладить?
А. ГАРДАПХАДЗЕ:
– После той трагедии меня с летной работы по здоровью списали. А ведь вся моя жизнь в авиации прошла. У нас, когда летать перестают, там же, в аэропорту, остаются работать. А я не могу. Больно. Потому и ушёл.
Что сейчас журналисты пишут: «Шеварднадзе, КГБ и экипаж были в сговоре, знали обо всём заранее, устроили бойню правозащитников». Какие же они правозащитники? На суде им сказали: «Вы же все дети высокопоставленных родителей. Взяли бы туристические путевки в Турцию и остались там, попросили политического убежища».
Знаете, что они ответили: «Если бы мы таким путём сбежали в Турцию, нас бы приняли за простых эмигрантов. Вот Бразинскасы улетели с шумом, со стрельбой, Надю Курченко убили, так их там в почётные академики приняли».
Сколько было угонов в разных странах, повсюду бандиты сначала предъявляют свои требования, один из членов экипажа выходит из кабины на переговоры. А наши? Пять пуль в лицо Шабартяну, три пули в спину Плотко, рукоятками пистолетов по голове бортпроводницам.
Мне говорят, выполнил бы их требования, отвёз в Турцию, и жертв не было бы. Зачем, мол, Гасоян и я стреляли? Ко мне в дом врываются бандиты, убивают моих близких, а я должен молча смотреть, начинать «переговоры». Чедия пытался начать переговоры – они его тут же убили.
Один из них сказал на следствии, что Шабартяна они в ногу ранили, а экипаж его пристрелил. Какие сволочи! У них погиб один, другой сам застрелился, а наших пятерых положили. Ужасно.
Суд был закрытым, а жаль. Пусть бы народ всё увидел и услышал. А то, мол, Героев дали ещё до окончания следствия, подозрительно. При чём тут следствие? Нас, что ли, судили?
Комиссию назначили по расследованию этого дела. Говорят о «невинно убиенных детях». Хороши «детки»: стольких перестреляли, инвалидами сделали. Нет, наша совесть чиста. Мы защищали жизнь пассажиров.
(Из книги Михаила Болтунова «Альфа» – сверхсекретный отряд КГБ». – М.: Кедр, 1992)
Биография предоставлена Уфаркиным Николаем Васильевичем
Источники
Герои Советского Союза. Краткий биографический словарь. Том 1. М.: Воениз., 1987/